Ветер ярости

Так получается, что всё нужно делать впервые, потому что никто больше за тебя не поделает, а ты почему-то видишь то, чего не могут видеть другие. Этим знанием честный человек обязан поделиться. Для этого «первого поступка» постепенно складывается, конструируется собственный язык, то, что называется «план выражения». Это связанные вещи: совместное психическое, умственное и мышечное усилие. То, что делает эту работу Оксаны очень ценной, это ее полная сознательность и осмысленность. Несколько раз в интервью, которое сопровождает корпус стихов, она говорит о том, что хотела найти смысл в том бедном существовании, которое вела ее семья, в этом несчастном быту, в униженном бытии. «Я пыталась понять… где в истории и искусстве место для моей бабушки и ее еды, за которую она так беспокоится, я не находила себя и бабушку в литературе, а мне хотелось, чтобы во всем, что происходит со мной, даже в самом паршивом и неприглядном, был смысл». Тут Оксане Васякиной передает привет не Моника Виттиг и не Сьюзан Зонтаг, а самый что ни на есть базовый и популярный психоаналитик ХХ века, но не Фрейд, другой мужчина, который учил находить смысл жизни в наитяжелейших обстоятельствах. Собственно, это доктор Виктор Франкл, который утверждал, что человек каждое утро должен сам определять для себя смысл своего сегодняшнего дня, даже в концлагере. Вспоминается тут и замечание отца Брауна, то есть Честертона, что каждый человек для Бога очень важен, и важен одинаково, но для людей это одна из главных теологических проблем. Васякина своим собранием сочинений и высказываний дает развернутый ответ, в чем смысл ее жизни и в чем ее важность. Описать этот смысл для любого человека способен только язык воображения, а создать – острое чувство бытия здесь-и-сейчас, усердное вопрошание к существованию. Поэтому предъявление в книге такого сюжета, как ежедневный труд молодой интеллектуальной гастарбайтерки периода полураспада советской империи – это жест политический, разумеется, но и вполне религиозный, и естественно-антропологический.

То, как именно Оксана это сделала, заставляет меня снова вспомнить Наташу Ростову, ее первый бал, ее характер. То есть люди, которых не существует, не существует больше, и вряд ли они существовали бы для меня вообще, существуют теперь благодаря этому тексту. Как живого вижу ее отца, водителя-дальнобойщика, который постоянно молчал, читал газеты и умер молодым от СПИДа. Вижу ее мать, которая умирала от рака, пока создавались циклы этой книги, и умерла, когда рукопись находилась в работе. Я даже представляю себе читателя-читательницу, которые позавидуют этой романтической биографии, позавидуют тому, как круто путешествовать автостопом, жить в Кузьминках, быть лесбиянкой и таскать пачки книг в Электротеатре, круто иметь таких родителей и жить в молодости в такой жопе мира, как Усть-Илимск. (Нет, друзья, сделайте это самостоятельно, пожалуйста.)

Это женский мир, выстроенный с первооснов женского ребенка. Оксана выстраивает его, как в первый раз, поэтому так видны его нелепости, магическая структура и антиразумные противоречия. Мать, бабки, тетки, подруги и возлюбленные, их повадки и стереотипное поведение хорошо изучены и рассказаны. Ева создана не из ребра, а из принуждения. Ее дурное поведение приписано ей позднейшим образом. Она хочет быть собой и быть счастливой. Это очень простые желания. Это почти всё о Еве.

Елена Фанайлова