Ветер кружит листья (СИ)

Конор не заметил, как плошка в его руке накренилась, лапша вывалилась из нее и плюхнулась на траву. Он вдруг сорвался с места и поскакал вперед, оставив лежать на земле свой спальник, плащ и сумку, а товарища из Деревни Камня — напрасно окликать его и удивляться. Никогда в жизни Ио Номика не бегал так быстро, даже спасая собственную жизнь.

Примерно через полчаса он достиг места расположения той части войск, в которой служила Кенара. Когда Каге снова взяли Объединенную Армию под свой контроль, для каждой Дивизии был назначен пункт сбора, а Батальоны так же сохраняли некий порядок, разбивая лагерь. Побегав некоторое время, Конор отыскал чакру Набу и бросился к нему с расспросами. Оказалось, что взвод Кенары должен был помогать медикам. У медиков он узнал, что их палатки вместе с раненными, которых можно было перевозить, снялись с места и двинулись в сторону ближайшего города, а отряд Кенары был назначен в качестве сопровождения. Конор побежал следом. За следующие полтора часа он передумал многое, но никак не мог унять дрожь волнения в своем теле. То и дело ему казалось, что впереди, за деревьями, он видит, как мелькает ткань сложенных военных палаток и форма медиков, и наконец через целую вечность это стало правдой.

Кенара замыкала отряд и шла по дороге за медицинским обозом последней. Конор окликнул ее, подскочил одним прыжком и крепко прижал к груди, пробормотав «бедная девочка». Он чувствовал себя, как отец, дочь которого спаслась от смертельной опасности и обрела защиту от всего на свете в его объятиях. Слезы жгли ему глаза, но Конор успел поплакать еще в начале своего пути и теперь предстал перед своей ученицей в должном виде — мрачным, суровым и с сухим лицом. Точнее, это он так представлял себя, а на самом деле выглядел как человек, чье сердце надрывается от жалости и любви. Однако Кенара едва взглянула на него. Она ничего не чувствовала и, чтобы не потревожить ни одной печальной мысли в своей голове, ни о чем не думала, а просто слушала, как бьется сердце Конора, и считала его удары. Наконец девушка подняла лицо и спросила:

— Ты что, дезертировал?

— Сам не знаю, — ответил Конор, вглядываясь в нее с тревогой.

Кенара выглядела серьезной, как обычно, но все черты ее приглушила усталость. Он видел ее уставшей после тренировок, но тогда дух ее оставался бодрым, а теперь была измотана душа. Она маялась от горя, не находя утешения, и металась между настоящим и тем, что показало ей Цукуёми. Более эфемерное, чем воспоминания, оно постепенно ускользало от нее. Поэтому Кенара снова и снова заставляла себя вспоминать каждую мелочь и закрепляла ее в памяти навсегда. Не навсегда, а насколько хватит человеческой жизни.

— Ты должен вернуться, — сказала она. — Не нужно волноваться за меня, со мной все будет в порядке, от горя я не умру.

— Нет, нет, конечно… Просто я испугался за тебя, — Конор окинул ее взглядом с головы до ног и погладил ее плечи. Как расстаться с ней? Как оставить ее одну?

Кенара сдержанно улыбнулась и, взяв его за руки, сказала:

— Не бойся за меня, сэнсэй, и возвращайся к своим товарищам. Не хочу, чтобы у моего учителя были неприятности с Объединенной Армией.

— Я не хочу оставлять тебя.

— Как только меня освободят от обязанностей, я приеду в Звездопад, обещаю. Посмотрю на твоего ребенка, — Кенара снова улыбнулась и отпустила его руки. На этот раз ее глаза ненадолго оживились.

Конор немного успокоился, получив обещание. Он крепко обнял девушку и неохотно отпустил ее. Кенара в несколько прыжков догнала обоз и на мгновение замерла, с силой зажмурившись. «Уходи, сэнсэй, — думала она, — пожалуйста, уходи… Оставь меня одну!»

Учитель смотрел вслед своей ученице и сердце его горестно сжималось. Он чувствовал, что ничем ей не помог, и эта ужасающая беспомощность подавляла его.

Мир шиноби изменился, началась новая, более мирная эпоха. Солнце дружбы и взаимопонимания заливало пять стран своим светом, излечивая нанесенные войной раны, люди несли в сердцах воспоминания о том, как по-братски делили все тяготы и радости, вне зависимости от политических воззрений. Самых видных шиноби славили, как героев, а тех, кто не дожил до победы, торжественно оплакивали и провожали в лучший мир.

В конце Дня Памяти, когда люди, одетые в черное в знак траура, разбредались по домам под октябрьским дождем, Кенара пробралась под покровом опускавшихся на город сумерек к мраморной плите с именем Хьюга Неджи. Она увидела силуэты господина Хияши и его дочерей. Очевидно, они тоже ждали, пока поредеет толпа на кладбище, чтобы остаться здесь ненадолго. Кенара попятилась, не желая вторгаться в частную жизнь главной семьи Хьюга, но в этот момент Хината обернулась и увидела ее. Кенара быстро ушла в противоположную от своей цели сторону, неловко перебирая в руках порядком промокшие и потерявшие первоначальную белизну лилии.

«Ничего, — подумала девушка, — это ничего. Все равно я еще не готова». Она оставила цветы у одной из новых плит с незнакомым именем и, засунув руки в карманы своей куртки, повернула к центру города.