Ветер на пороге

Да. Чарльз-Уоллесово «полчище драконов» оказалось одним-единственным существом. Хотя Мег ничуть не удивилась, что Чарльз Уоллес принял это свирепое, дикое создание за стаю драконов. У нее было такое чувство, как будто она не в состоянии охватить его взглядом целиком. Да и как можно встретиться взглядом с таким количеством глаз сразу? Веселые глаза, мудрые глаза, свирепые глаза, кошачьи глаза и драконьи, моргающие, мигающие, взирающие на нее, на Чарльза Уоллеса, на Кальвина и на высокого незнакомца одновременно. И крылья, непрестанно пребывающие в движении, скрывающие одни глаза и открывающие другие. Когда существо расправляло крылья, они оказывались минимум футов десяти в размахе, а когда все крылья были сложены, оно превращалось в какой-то туманный оперенный шар. Из-под крыльев выбивались язычки пламени и клубы дыма – этак оно, глядишь, и траву подпалить может! Мег не удивлялась, что Чарльз Уоллес не стал подходить к нему близко.

– Он вас не обидит! – снова заверил высокий незнакомец.

Незнакомец был черен – черный как ночь и высоченный, как дерево, и во всем его поведении, в его негромком голосе было нечто, что развеивало все страхи.

Чарльз Уоллес подошел поближе:

– Кто вы?

– Я Учитель.

Чарльз Уоллес мечтательно вздохнул:

– Вот бы вы были моим учителем!

– Я и есть твой учитель, – ответил голос, подобный пению виолончели. В голосе слышалась улыбка.

Чарльз Уоллес подступил еще ближе:

– А мои драконы?

Высокий незнакомец – Учитель – протянул руку в сторону свирепой твари. Та как будто подобралась, приподнялась и отвесила детям низкий учтивый поклон.

Учитель сказал:

– Его зовут Прогиноскес.

– Его? – переспросил Чарльз Уоллес.

– Да.

– Так это не драконы?

– Это херувим.

– Чего-о?!

– Херувим.

Пламя негодующе взметнулось к небесам – мол, как вы посмели усомниться! Огромные крылья развернулись все разом, и множество очей уставилось на детей. Свирепая тварь заговорила. Она говорила не вслух, ее слова звучали прямо в голове:

– А вы, я так понимаю, думали, будто я должен быть златокудрым младенчиком без тела и с парой куцых крылышек?

Чарльз Уоллес уставился на огромное создание:

– Если бы ты так выглядел, возможно, было бы проще.

Мег плотнее закуталась в свое пончо, на случай если херувим вдруг вздумает дыхнуть огнем в ее сторону.

– Меня вот постоянно изумляет, – подумал им херувим, – почему у ваших земных живописцев херувимы так часто смахивают на поросят.

Кальвин издал странный звук. Будь он менее ошарашен, можно было бы сказать, что он смеется.

– Но ведь «херувим» – это же множественное число! – сказал он.

– А я практически и есть множество, – отвечало огнедышащее создание. – Вон, малыш подумал, будто я – целое полчище драконов, верно? Уж конечно, я не какой-нибудь один херув. Я – херувим, меня много, но я един.

– А что вы тут делаете? – спросил Чарльз Уоллес, явно решив, что к херувиму все-таки стоит обращаться на «вы» – раз уж его много.

– Я послан.

– Посланы?

– Меня послали в твой класс. Не знаю, что я совершил такого, чтобы быть причисленным к классу столь незрелых землян. Мои труды и без того нелегки. Мне совершенно не улыбается возвращаться в школу, в мои-то лета!

– А сколько вам лет? – Мег развернула свое пончо, готовая, если что, укрыться им, как щитом.

– Для херувимов возраст несуществен. Годы имеют значение лишь для созданий, привязанных ко времени. Но я еще дитя по меркам херувимов – и это все, что вам надлежит знать. Спрашивать о возрасте весьма неучтиво!

Два из его крыльев скрестились и снова разошлись. Жест вышел скорее огорченный, чем раздраженный.

Чарльз Уоллес спросил у высокого незнакомца:

– Так вы, значит, мой учитель и его тоже?

– Да.

Чарльз Уоллес посмотрел снизу вверх в незнакомое черное лицо, суровое и ласковое одновременно.

– Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мне это все, наверно, снится. И мне хочется спать как можно дольше и не просыпаться.

– Что есть сон? Что есть явь? – Учитель протянул руку и бережно коснулся синяка на щеке Чарльза Уоллеса, набрякшего и потемневшего под глазом. – Нет, ты не спишь.

– Или если ты спишь, – добавила Мег, – значит нам всем снится один и тот же сон. Верно, Кальвин?

– Я, пожалуй, все-таки не сплю. Потому что, если бы мне приснился херувим, он бы не был такой, как этот… как его…

Несколько ярко-синих очей с длиннющими ресницами уставились на Кальвина.

– Прогиноскес, как вам уже говорил Учитель. Про-ги-нос-кес. И смотрите не вздумайте меня обзывать Черри, или Берри, или Шерри!

– А так было бы намного проще, – заметил Чарльз Уоллес.

– Прогиноскес! – твердо повторило существо.

Темная фигура Учителя негромко басовито зарокотала. Рокот становился все громче, громче, и наконец Учитель разразился хохотом.

– Ну все, дети мои, довольно! Готовы ли вы приступить к… что ж, за неимением в вашем языке лучшего слова, назовем это уроками – готовы ли вы приступить к урокам?

Чарльз Уоллес, маленький, довольно забавный в своем желтом дождевичке, который он натянул прямо поверх пижамы, задрал голову и посмотрел на Учителя, высокого и могучего, как дуб:

– Чем скорее, тем лучше. Время на исходе.