Ветер на пороге

– Уфф! – с облегчением сказала она мистеру Дженкинсу. – Ну, это значит, что на Земле время течет куда медленнее, чем для нас, – в тысячи раз медленнее! Например, за один удар сердца Чарльза Уоллеса тут проходит лет десять.

– Но все равно, – предупредил Прогиноскес, – времени терять нельзя!

Перед ней снова встало лицо Чарльза Уоллеса – землисто-серое, с закрытыми глазами. Мальчик тяжело дышал. И мамино лицо, вытянувшееся от страданий; и доктор Луиза, застывшая в ожидании. Маленькая ручка доктора легонько касалась запястья Чарльза Уоллеса.

– Я знаю, – ответила Мег херувиму.

Ей казалось, будто меж ребер у нее свистит ледяной ветер. Ей надо быть сильной ради Чарльза Уоллеса, чтобы он мог воспользоваться ее силой. Она заставила себя сохранять спокойствие, пока и в самом деле не успокоилась.

А потом снова раскрылась мистеру Дженкинсу. Невнятные мысли, которые с трудом могли бы сойти за вникание, обтекали ее, точно мутная стоялая вода, и все же Мег понимала, что мистер Дженкинс и так более открыт с нею, чем бывал когда-либо и чем раскрывался большинству людей. Его разум содрогался, пытаясь объять тот факт, что он по-прежнему остается самим собой и в то же время сделался мельчайшей частицей ребенка, который доставлял ему так много неразрешимых и досадных проблем в школе.

Мег пыталась дать ему понять, при этом не напугав сверх меры, что как минимум один из Дженкинсов-эхтров находится с ними тут, в Иаде. Ей не хотелось даже вспоминать тот ужас, который она испытала при встрече с одним из них, однако же помочь мистеру Дженкинсу понять было необходимо.

Он откликнулся – сперва растерянно, потом испуганно, потом вдруг неожиданно ласково.

– Не стоило бы требовать от тебя, Маргарет, выносить такие вещи.

– Это еще не все! – сказала ему Мег.

Оставшееся было труднее всего: дать ему понять, что некоторые из крошечных фарандол, игривых, юрких существ, спасли ее от Дженкинса-эхтра и при этом пожертвовали собой.

Мистер Дженкинс застонал.

Мег передала от Прогиноскеса директору:

– Это все же лучше, чем позволить эхтрам их аннулировать. Так они все равно… все равно остались частью Творения.

Она обратила свое вникание на Прогиноскеса:

– А что, если эхтры кого-то аннулировали или кто-то сам себя аннулировал, то это все, навсегда?

Херувим ответил ей тьмой своего неведения.

– Но нам не обязательно это знать, Мег, – твердо сказал он ей, и тьма начала рассеиваться. – Я – херувим. И все, что мне надо знать, – это что все галактики, все звезды, все существа, и херувимы, и люди, и фарандолы, все-все сочтены и известны по Имени.

Казалось, он напевает это, убаюкивая сам себя.

Мег резко ответила ему:

– Ты Прого. Я Мег. Он мистер Дженкинс. Так что же нам теперь надо делать?

Прогиноскес встряхнулся и снова сосредоточился:

– Мистер Дженкинс не желает понимать, что есть фарандола.

– Зло есть зло, – наугад бросил мистер Дженкинс в сторону Мег. Она чувствовала, что его разум отказывается представить себе идею общения, при котором расстояния не помеха. – Мыши общаются писком, а креветки… ну, я не очень разбираюсь в биологии морских жителей, но, видимо, какие-то звуки они все же издают. Но деревья! – возмущенно воскликнул он. – Мыши, которые отращивают корни и превращаются в деревья… ты же сказала «в деревья»?

– Нет! – раздраженно ответила Мег – раздражал ее не столько мистер Дженкинс, сколько собственная неспособность все ему толком объяснить. – Фарры, они… ну, они действительно отчасти напоминают деревья, такие, первобытные. А еще они похожи на кораллы и всяких таких подводных существ.

– Но деревья же не могут разговаривать друг с другом.

– А фарры могут. Да и насчет деревьев – вы уверены?

– Ну что за ерунда!

– Мистер Дженкинс, вот когда вы идете по лесу у нас на Земле и ветер колышет вершины, у вас никогда не возникает чувства, что вы могли бы понять, о чем говорят деревья, если бы только знали как?

– Нет, никогда.

Да он и в лесу-то давным-давно не гулял. Он выходил из дома и ехал в школу, потом возвращался из школы домой, туда и обратно – за рулем… Некогда ему по лесам разгуливать…

Мег ощутила в его мысленной речи смутное сожаление и постаралась передать ему шум ветра в сосновых вершинах.

– Если зажмуриться, это похоже на океанский прибой, хотя океан от нас далеко-далеко.

Но от мистера Дженкинса в ответ пришла очередная холодная волна непонимания.

Поэтому Мег вообразила небольшую осиновую рощицу, где каждый листок дрожит и колеблется по отдельности, что-то тихо нашептывая в недвижном летнем воздухе.

– Стар я уже, – отозвался мистер Дженкинс. – Я просто слишком стар для всего этого. Я вас только задерживаю. Вернули бы вы меня обратно на Землю.

Мег уже совсем забыла, что буквально только что предлагала то же самое.

– Ну, вообще-то, Иада и находится на Земле. Она ведь внутри Чарльза Уоллеса…

– Нет уж, нет уж, – сказал мистер Дженкинс. – Это для меня чересчур. Толку с меня никакого. Сам не пойму, с чего я вдруг решил, будто смогу…

Его мысленная речь осеклась.

Сквозь его разочарование Мег вдруг почувствовала Кальвина.