Ветер на пороге

– Эй, Мег! Для общения, конечно, нужны слова, а вот для приобщения – вовсе нет!

И он прислал ей краткий образ: они двое молча идут по лесу, только они, наедине друг с другом, ноги ступают почти бесшумно по рыжему ковру из сосновых иголок. Они шли молча, не касаясь друг друга, и в то же время были так близки, как только могут быть близки два человека. Они поднимались через лес наверх, навстречу яркому солнечному свету, на вершину холма. На сумахе горели рыжие свечки соцветий. Заросли горного лавра с блестящими листьями, такими темно-зелеными, что они казались почти черными на ярком солнце, теснились к стволам. Мег с Кальвином растянулись в густой, высокой траве позднего лета, лежа на спине и глядя в ослепительно-голубое небо, на котором виднелось всего несколько облачков.

Мег вспомнила, что она тогда была настолько счастлива, насколько это вообще возможно, и настолько близка к Кальвину, насколько вообще бывала к кому-то близка в своей жизни – даже к Чарльзу Уоллесу. Они были так близки, что их отдельные тела и растущие между ними ромашки и лютики не столько разделяли, сколько объединяли их, казались частью общей радости от лета, от солнца и друг от друга.

Да, пожалуй, это была чистейшая разновидность вникания!

Но мистер Дженкинс никогда в жизни не переживал подобного единения ни с одним человеком – общности настолько полной и насыщенной, что молчание говорит больше слов…

А Кальвин снова передавал ей что-то, быстро и настойчиво:

– «Уолл-стрит джорнэл»!

– Что-что?

– Мистер Дженкинс читает «Уолл-стрит джорнэл»! Может, он и про это читал!

– Про что?

– Ну помнишь, я буквально месяц назад рассказывал вам про проект по естественным наукам, который делал в четвертом классе? Даже близнецам было интересно!

Мег внимательно слушала, одновременно стараясь передавать все услышанное мистеру Дженкинсу.

О том старом школьном проекте речь зашла в связи с огородом близнецов. Сэнди с Деннисом были озадачены и рассержены. На части перцев у них завязывались крупные, крепкие, здоровые плоды. А на других растениях перчики были хиленькие, вяленькие и бледненькие. Кальвина повели в огород – смотреть на неудавшиеся растения. Никаких очевидных признаков заболевания на них заметно не было. Тогда-то он и вспомнил тот проект, который делал в четвертом классе.

– А не может быть такого, что у растений были те же проблемы с митохондриями? – спросила Мег. – Вдруг эхтры и огородам вредят?

Кальвин отмахнулся от этого вопроса, чтобы подумать над ним позже:

– Не сейчас, Мег. Слушай! Я думаю, мой проект как раз поможет мистеру Дженкинсу все понять.

Мег будто воочию увидела, как дергается нос у мистера Дженкинса, так бывало всегда, когда директор был чем-то недоволен.

– Ну давай попробуем…

И она стала передавать ему все, стараясь излагать как можно проще. Вникание Кальвина сопровождало ее мысленную речь, обтекая и пронизывая ее.

В девять лет Кальвин много и жадно читал, все подряд, что только попадало в небольшую сельскую библиотеку. Библиотекарша, видя его любовь к книгам, поощряла мальчика, даже отвела ему в библиотеке небольшой персональный уголок и выдавала всю классику детской литературы, какую только можно представить. Кальвин тогда был полностью поглощен этими книгами.

А вот большую часть того, что задавали в школе, он считал скукотищей. Особенно всякие проекты по «наукам». Однако мальчик был чрезвычайно честолюбив и твердо решил сделаться первым в классе по всем предметам, даже по тем, которые он считал пустой тратой времени.

Наступила неделя, когда он должен был к пятнице сообщить тему своего проекта. Кальвину было скучно и ничего не хотелось, но он понимал, что что-нибудь выбрать придется. Об этом-то он и размышлял в четверг вечером, когда помогал старой миссис Банкомб разбирать чердак. Что бы такое выбрать, чтобы учительнице и одноклассникам было интересно и при этом самому не умереть от скуки? Работа была грязная и пыльная: чердак не разбирали годами. Миссис Банкомб ему ничего за это не заплатила, но пообещала отдать старый сервиз, который лежит где-то на чердаке. Возможно, она знала, что О’Кифы никогда не садятся за стол всей семьей, даже если бы захотели, потому что у них просто нет столько тарелок, чашек и блюдец.

Сервиз нашелся в коробке в самой глубине чердака. Посуда была завернута в старые газеты. Часть предметов была разбита, большая часть потрескалась, и вообще это явно не был какой-нибудь императорский фарфор. Кому же пришло в голову заворачивать их так старательно, как будто это невесть какая фамильная драгоценность? Ну, не важно. Главное, достаточно много посуды уцелело, чтобы ее стоило тащить домой. Кальвин показал добычу маме. Мама бестактно (хотя и справедливо) заметила, что это все старый хлам.

Мальчик развернул мятые, пожелтевшие газеты и углубился в чтение. Это были страницы из «Уолл-стрит джорнэл». Дата была оторвана, но бумага успела сделаться ломкой, так что Кальвин понял, что газета, наверно, очень старая. На глаза ему попалась статья о серии экспериментов, поставленных неким биологом.