Ветер на пороге

Мег дала знать, что принимает свое предназначение. И направила вникание к мистеру Дженкинсу, который был где-то там, внутри этого чудовищного эхтровского подобия себя.

– Мистер Дженкинс!

Она устремила к нему свое вникание что было сил. Она уже не видела ни редеющих на макушке волос, таких же невнятно-русых, как у нее самой, ни немолодых глаз за толстыми линзами очков в роговой оправе, ни сутулых плеч, припорошенных перхотью, – она вникала глубже, в подлинную реальность, дальше и выше чувств, туда, где таится настоящая личность. Она сейчас была вместе с мистером Дженкинсом так же, как она была с Кальвином, Кальвином, который был так важен для нее, что она даже шепотом, даже себе самой не осмеливалась признаться, как он для нее важен…

И мистер Дженкинс тоже был реален, и она была с ним, полностью вникая в него…

Где-то там, глубоко внутри эхтровской подделки, мистер Дженкинс пытался что-то сказать. Он все повторял и повторял одну фразу, и наконец Мег расслышала ее – это было то самое, что он говорил прежде: «Природа не терпит пустоты». Больше он ничего выговорить не мог.

И Мег уцепилась за эту фразу. Ведь если эхтры – пустота, если мистер Дженкинс тоже сделался частью этой пустоты и Кальвина пытаются аннулировать, причислить к этой пустоте…

– Заполни ее! Заполни! – отчаянно вник ей Кальвин. Сквозь его мысленную речь к ней долетел яркий, отчетливый образ Чарльза Уоллеса: мальчик лежал посиневший и задыхающийся, у постели стояли родители; доктор Луиза возилась с кислородной подушкой; Фортинбрас лежал поперек двери, будто караулил, не давая смерти войти. – Заполни ее!

Мег похолодела от отчаяния:

– Прого! Прого, что мне делать?

Она услышала лишь эхо голоса Кальвина:

– Заполни пустоту! Заполни!

Он отчаянно боролся – не только за свою жизнь, но и за жизнь Мег, за жизнь Чарльза Уоллеса, за пение фарров, за все сущее…

Мег растерянно вникала:

– Прого, мы прошли первое испытание, я дала Имя мистеру Дженкинсу. Мы прошли второе – Спорос Углубился. Неужели мы провалим третье? Ведь Кальвин долго не продержится! Что же мне делать? Пойти туда, к эхтрам? От меня это требуется? А если я не выдержу, что ты станешь делать?

Но она и так знала. Она знала, что сделает Прогиноскес.

Кальвин стремительно слабел, не в силах противостоять ударам Дженкинса-эхтра, могучим, как удары кувалды…

Мег ринулась внутрь мистера Дженкинса, пытаясь отвести жестокие руки, пытаясь оттолкнуть его от Кальвина силой своего вникания.

Боль!

Боль снова обрушилась на нее – она заранее знала, что так будет.

Невыносимая мука. Багровая тьма, распирающая глаза изнутри…

…И Чарльз Уоллес тоже терпел эту муку – родители ничего не могли поделать, его маленькое тело корчилось от боли. Они пытались его удержать – двое Мёрри, две Луизы, поддержать его во время конвульсий, удержать, не отпустить…

И Фортинбрас рычал, стоя в дверях, и шерсть у него на холке вся вздыбилась…

То были эхтры…

Вникание Мег было еле слышным, боль почти заглушала его:

– Кальвин… мистер Дженкинс… не надо бороться с эхтрами… помогите мне их заполнить!

Холод.

Холоднее снега, холоднее льда, холоднее замерзающей ртути.

Холоднее абсолютного нуля, царящего в открытом космосе.

Холод, дробящий ее, превращающий в ничто, в пустоту.

Холод и боль.

Она боролась.

Вам не аннулировать меня, эхтры! Я вас заполню!

Холод.

Тьма.

Пустота.

Ничто.

Ничтожество.

Нуль.

0.

Но тут…

Прогиноскес!

Громкий возглас. Порыв бури. Вспышка пламени, подобная молнии, рассекшая, испепелившая холод и боль.

Это был Прогиноскес, и он аннулировал себя.

Крылья. Все его крылья. Он расправил их все, во всю ширь. И глаза. Все его глаза раскрылись и закрылись, открылись вновь, тускнея…

О нет!..

Угасая…

Нет…

Пламя. Дым. Летящие перья. Всей своей необъятной херувимской сущностью Прогиноскес обрушился в пустоту эхтров, аннулировавших мистера Дженкинса, Кальвина и Мег…

И Чарльза Уоллеса.

Крылья, и пламя, и ветер, оглушительный вой всех ураганов на свете, сошедшихся и вступивших в бой…

– Прого!

Ее мысленный крик разнесся над Иадой, и тогда она поняла, что ей надо сделать. Надо сделать то же самое, что сделал мистер Дженкинс, когда прорвался сквозь бешеный хоровод кружащихся фарандол и удержал ее. Надо остановить эхтров, остановить, удержав мистера Дженкинса и Кальвина… и Чарльза Уоллеса.

Держи их, Мег. Держи их всех. Обхвати их руками, и их, и эхтров, которые силятся растянуть свою зияющую пустоту на все Творение.

Размер не имеет значения. Ты сможешь удержать их всех, и Чарльза, и Кальвина, и мистера Дженкинса, и пылающий шар новорожденной звезды…

– Я держу вас! – вскричала она. – Я люблю вас! Я даю вам Имя! Я даю Имя вам, эхтры! Вы не есть ничто! Вы есть!

Маленькое белое перышко, которое было и не перышко вовсе, закружилось в холодной пустоте.

Я даю вам Имя, эхтры. Я даю вам Имя Мег.

Я даю вам Имя Кальвин.

Я даю вам Имя мистер Дженкинс.

Я даю вам Имя Прогиноскес.

Я заполняю пустоту Именами.

Будьте!

Будьте, бабочка и бегемот,

будьте, галактика и головастик,

звезда и зяблик,

вы существенны,

вы существуете,

будьте!

Будьте, кузнечик и комета,

будьте, пеликан и планета,

будьте, морская соль и Солнечная система,

пойте с нами,