Ветер нашей свободы

Я не знаю, зачем делаю это, но как возможно удержаться, когда она так близко — смотрит на меня своими глазищами, нервно сглатывает, краснеет. Хоть сто раз зарекался к ней не притрагиваться — не смог устоять. Птичка делает меня слабым, но, черт возьми, мне нравится эта слабость. С Агнией не нужно кого-то изображать, что-то выдумывать — можно быть самим собой. И пусть мы почти ничего друг о друге не знаем, но это пока и неважно. Главное, что мы хотим узнать. Придет ли когда-нибудь момент, когда мы сможем полностью доверять друг другу? Не знаю. Ничего не буду загадывать. Сейчас мне хорошо рядом с ней, а о большем думать не собираюсь.

Могут ли губы быть сладкими? Я не романтик, никогда ни о ком так не думал, но этот поцелуй — слаще любого десерта. Знаю, что должен быть осторожным — нельзя пугать девушку своим напором. Нужно попытаться стать ласковым, нежным, но она сводит с ума — ее глаза, губы, бархатистая, словно персик, кожа — не оставляют во мне места для размышлений. Я хочу ее — так безумно и отчаянно, что пугаю самого себя. В глазах темная пелена, и только лишь ее губы, словно центр мироздания, притягивают к себе. Не чувствую ног, рук — только бешеная пульсация внизу живота и шум крови, несущейся по венам. Если сейчас кто-то скажет, что мое сердце разорвалось на части, ни капли не удивлюсь.

Я целую ее, будто намерен выпить досуха, до остатка. Желаю вобрать весь ее свет, запереть внутри себя, чтобы его мог видеть и чувствовать только я. Мысль о том, что кто-то может называть ее своей девушкой, лишает рассудка. Знаю, что попадись мне тот глист в кепке еще раз — зашибу и жалеть не стану. Это ревность? Скорее всего, хотя и не знаю, что делать с этими новыми чувствами — такими неожиданными и несвоевременными.

Я вторгаюсь в ее личное пространство, врываюсь, готовый разрушить, разбить на сотни осколков, чтобы потом бережно, крупица за крупицей, собрать воедино, создать заново. Мне нужно знать, что она только моя — вся, без остатка. С этой миниатюрной девушкой начинаю чувствовать себя эгоистом.

А еще мне так важно знать, что нужен ей, что во мне нуждаются. В глубине души я все тот же маленький мальчик, на которого наплевать собственной матери. Мальчик, выросший без любви, в нее не верит.

Мой язык ворвался, разомкнул приоткрытые, будто ждущие только меня, губы и, черт, никогда раньше не испытывал такого всепоглощающего кайфа от возможности просто целовать кого-то. Не хочу останавливаться — не могу позволить себе оторваться от нее, словно не выживу. Она — мой целебный источник, шанс на спасение, надежда.

Сначала робко, но с каждой секундой все смелее, она отвечает на мой поцелуй. Если так продолжится еще какое-то время, не выдержу и возьму ее. И не буду задумываться, к чему это приведет, к каким последствиям.

Чувствую, как стучит ее сердце — совсем рядом с моим. Они бьются в унисон так сильно и неистово, что почти больно, а я хочу убрать то единственное препятствие, что разделяет их — одежду. Жар накатывает волнами, плавит тело, а Птичка так прерывисто и лихорадочно дышит, что буквально схожу с ума от желания. Никогда раньше никого не хотел сильнее, не испытывал такой пульсации и напряжения от простого поцелуя.

На секунду отрываюсь от ее губ, хотя это и почти невозможно, и одним резким движением срываю с себя футболку. Эта секундная пауза дает мне возможность посмотреть на нее, увидеть, как покраснели ее щеки, а испарина выступила на лбу. Неожиданно Агния распахивает глаза, в шоколадной бездне которых клубится туман. Она слегка щурится, фокусируя взгляд на моих тату. На моем теле много рисунков, но она смотрит, не отрываясь, на грудь, покрытую замысловатыми узорами — выжженное поле с обугленными стволами сгоревших деревьев, и бегущий маленький мальчик с воздушным змеем в руке. Птичка облизывает нижнюю губу, и от этого простого и естественного движения кровь в моих венах бурлит во сто крат сильнее. Хотя, куда уже больше? Потом, прикрывает на секунду глаза, загадочно улыбнувшись, и проводит пальцами, аккуратно и невыносимо нежно, по рисунку.

— Если еще раз до меня дотронешься, — говорю каким-то не своим, слишком хриплым, голосом, — я тебя укушу. Сильно и больно.

— Кусай, — хихикает Агния и, будто издеваясь, медленно проводит рукой по моим ключицам, на секунду задержавшись во впадине под горлом — месте где, кажется, бьется мое сердце. Черт, она меня сейчас с ума сведет. — Только гипс зубами не трогай — поломаешь.

— Гипс?

— Зубы, — смеется, беря мое лицо в руки и заглядывая в глаза. — Ты как-то сказал, что перестал писать картины, однажды испугавшись того, что может скрываться на дне твоей души.

Мне приятно, что она помнит то, о чем ей рассказывал прошлой ночью.

— Да.

— Прошу тебя: пиши, твори, — шепчет Птичка, обжигая своим дыханием. — Я уверена, что ты талантлив, не бросай, как бы тошно, плохо или больно ни было.