Тигр был очень большой, и половина его тела не помещалась пот тонким белым покрывалом. Тим приподнялся, борясь с ветром, набросившимся на его голову и плечи, как только он высунул наружу, и снова встряхнул простыню. Она снова развернулась с шуршанием, на этот раз, оказавшись размером с большой парус. Теперь ее край почти доставал до подножия тигриной клетки.
Мир бушевал вокруг них, но под тканью было тихо. Если не считать бешеного стука сердца Тима. Когда он начал успокаиваться, то почувствовал, как о его грудную клетку бьется другое сердце. И услышал тихое, низкое урчание. Тигр мурлыкал.
— Тут же безопасно, да? — спросил его Тим.
Тигр мгновение смотрел на него, потом закрыл глаза. Этот ответ Тима вполне устроил.
Пришла ночь, и с ее приходом ледовей набрал полную силу. Вне покрова могущественного волшебства, сначала казавшегося скромной салфеткой, холод стремительно усиливался под действием ветра, вскоре достигшего скорости больше ста колес в час. Окна Догана затянулись бельмами изморози толщиной в дюйм. Железные деревья позади него сначала схлопнулись под давлением ветра, потом сломались, потом полетели вперед смертоносным облаком ветвей, щепок и целых стволов. Возле Тима мирно посапывал его компаньон. Чем глубже становился его сон, тем вольготнее он раскидывался, оттесняя Тима к краю их укрытия. В какой-то момент мальчик обнаружил, что пихает тигра локтем, как это делает человек, с которого сосед по кровати перетянул все одеяло на себя. Тигр издал гортанное рычание и выпустил когти, но слегка подвинулся.
«Спасибо, сай», прошептал Тим.
Через час после заката — а может, и через два; Тим утратил чувство времени, — к вою ветра присоединился ужасный скрежет. Тигр открыл глаза. Тим осторожно отогнул верхний край ткани и выглянул. Башня над Доганом начала крениться набок. Он смотрел, словно зачарованный, как крен перерос в наклон. Потом в один неуловимый миг башня рассыпалась в прах. Только что она была на месте, а в следующий момент превратилась в летающие в воздухе стальные бруски и копья, которые ветер понес вдоль широкой просеки, еще вчера бывшей лесом железных деревьев.
«Теперь и Доган рассыплется», подумал Тим, но ошибся.
Доган устоял, как стоял уже тысячи лет.
Эту ночь он помнил всегда, но такой необычайно странной она была, что описать ее он не мог… не мог и вспомнить в подробностях, как мы помним о будничных событиях нашей жизни. Только в снах возвращалось к нему полное осознание, и ледовей снился ему до конца жизни. Но не в кошмарах. То были хорошие сны. Сны о защищенности.
Под тканью было тепло, а разлегшийся рядом товарищ по койке еще больше согревал Тима. В какой-то момент он немного отогнул покрывало и увидел триллион звезд, рассыпанных по небесному куполу, — столько он не видел никогда в жизни. Казалось, ветер продул маленькие дырочки в этом надмирном мире и превратил его в сито. Через отверстия просвечивала сияющая тайна мироздания. Может быть, такие вещи не были предназначены для людских глаз, но Тим был уверен, что получил особое разрешение на просмотр, потому что он лежал под волшебным покровом, а рядом с ним находилось существо, которые даже самые легковерные жители Листвы сочли бы мифическим.
Глядя на звезды, он испытывал благоговение и в то же время — глубокое и непреходящее удовлетворение, какое чувствовал ребенком, просыпаясь среди ночи в тепле и безопасности своей постели, в полусне — полубодрствовании, слушая, как ветер поет свою одинокую песнь об иных краях и иной жизни.
«Время — замочная скважина, — подумал он, глядя на звездное небо. — Да, я думаю, так. Иногда мы наклоняемся, чтобы заглянуть в нее одним глазком. И ветер, который мы чувствуем на своих щеках, — ветер, дующий из замочной скважины, — это дыхание всей живой вселенной».
Ветер ревел в пустом небе, мороз крепчал, но Тим Росс лежал в тепле и безопасности, рядом со спящим тигром. Наконец и сам он соскользнул в глубокий, блаженный, не потревоженный сновидениями сон. Засыпая, он чувствовал себя очень маленьким, летящим на крыльях ветра, дующего в замочную скважину. Прочь от края Великого Каньона, над Бескрайним Лесом и Фагонаром, над Железной тропой, мимо Листвы — крошечного и бесстрашного скопления огоньков, которое он покинул, оседлав ветер, — и дальше, дальше, о, в какие дали, через все просторы Срединного Мира туда, где тянулась к небесам огромная черная Башня.
«Я пойду туда! Когда-нибудь я туда пойду!»
Это была последняя мысль Тима перед тем, как сон одолел его.
Утром вой ветра перешел в мерное гудение. Тиму очень хотелось писать. Он отбросил простыню и выполз наружу. На поляне ледовей соскоблил всю почву до скалистого основания. Тим спешно обогнул Доган, дыхание его вырывалось изо рта облачками пара, которые тут же уносило ветром. Эта часть Догана находилась с подветренной стороны, но ему было холодно, очень холодно. От мочи исходил пар, а когда он закончил, то увидел, что лужица на земле стала замерзать.