Читаем Ветер сулит бурю полностью

«Если б я не так устал, — корил Мико себя, — если б у меня голова другим не была занята, я бы, наверно, посмотрел повнимательнее».

— Просто он решил туда съездить на день, чтобы побыть одному да обдумать все хорошенько. Уж там-то есть места, где никто не помешает. Знаешь, как там пустынно да тихо. Так оно, верно, и есть, — сказал Мико. — Конечно, он на пароходе.

Они быстро шли, миновали, не задерживаясь, Кладдах, и настроение у них поднималось с каждой минутой. Джо даже чуть не улыбалась. Вспоминали все исхоженные дороги, бесплодные поиски. Сколько миль пройдено!

— Бедные мои ноги! — говорил Мико. — Уж если чего они не любят, так это ходить. И кого мы только не встретили и чего только не перевидали! И подумай, ведь мы могли преспокойно сидеть дома и дожидаться его.

Перейдя через мост, они побежали вдоль Лонг-Уок, и мысли Мико, минуя все эти годы, махнули назад, к тому дню, когда им после ловли макрели пришлось с боем прорываться мимо мальчишек под Испанской аркой. Он усмехнулся, вспоминая, как сражался тогда Питер в своих носочках и опрятном костюмчике и как появление Папаши в критический момент решило исход боя.

Состязаться в беге с пароходом было нелегко. Тем не менее они обогнали его и прибежали к пристани первыми, как раз когда он входил в свой док. Здесь он выглядел очень внушительным, и трудно было представить, что это тот самый пароходишко, который так суетливо шнырял в открытом море. Раздались деловитые окрики, потом скинули канаты. Из отверстий в борту хлынула вода, и вот наконец пароход вошел в док, и они обшарили его глазами, не пропустив ни одного пассажира, но Питера не увидели.

Они ждали до тех пор, пока с парохода не спустили последнюю телку, последнюю визжащую свинью, не сбросили последний тюк и пока наконец не сошел на берег последний пассажир.

Питера там не было. Мико поговорил с матросами.

— Дай-ка вспомню… такой высокий рыжий парень? — И потом кому-то другому: — Слушай, ты не видел парня, которого они ищут?

— Это что сегодня утром, что ли?

— Ага.

— Такой рослый рыжий парень?

— Ага.

— Ну-ка, погоди минутку… Ну, конечно, высокий такой парень с рыжими волосами, в сером костюме с красным галстуком. Он?

— Да, он.

— Ну как же! Был. Поднялся на борт, когда мы уже отчаливали. Все время стоял вон там, на корме. Раз только поднялся наверх и взял обратный билет. Только обратно он не поехал.

— Не поехал?

— Нет. Такой хороший, обходительный парень, сразу видать, не из тех шалопаев, которых часами приходится ждать, пока они по аранским кабакам портер хлещут. «Я, — говорит, — обратно не поеду, на острове побуду». Чудно как-то. Мы еще с Джеком про это говорили. У него и поклажи-то не было. Ну, теперь-то я его хорошо помню. Ведь верно, Джек, ничего у него с собой не было?

— Нет, не было.

— Мы еще говорили: что это он будет безо всего на острове делать? Даже и спать-то не в чем. Да чего там, аранские ребята, верно, тоже спят в одних рубахах, так что и он не пропадет.

Посмеялись над этим.

— Нет, он уехал, да не приехал, и если вы воображаете, что мы теперь за ним обратно поскачем, так вы глубоко ошибаетесь.

Посмеялись и над этим. Тоже ведь развлечение.

Мико и Джо пошли прочь от парохода. Перед глазами у них стоял Питер, один на острове, и они не знали, что и думать.

И не узнают, пока пароходик через несколько дней не соберется в свой очередной рейс и Питер не вернется на нем.

Глава 12

Три острова загораживают вход в Голуэйский залив — это и есть острова Аран: Большой, Средний и Южный. Они тянутся длинной ломаной линией почти от самого Коннемарского побережья до Мохорских утесов Клэра. Очевидно, когда-то давным-давно они не были островами, а составляли часть материка и, может быть, даже назывались Голуэем. Но море — лютый враг суши, оно вгрызалось в нее с боков и посередине и, сломив сопротивление, залило ее. Так и получился Голуэйский залив и острова, жалкие остатки того, что раньше было сушей, и в твердости их грунта можно не сомневаться, если даже ненасытному Атлантическому океану они оказались не по зубам!

Каменистая здесь почва, местами обманчиво зеленая, на самом же деле это самые настоящие скалы, присыпанные тонким слоем земли. Растет здесь низенькая травка — прекрасный корм для овец, и живут здесь сильные духом люди. Естественно, они должны быть сильными и смелыми, иначе как бы они смогли существовать в этой открытой всем ветрам каменной цитадели?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вихри враждебные
Вихри враждебные

Мировая история пошла другим путем. Российская эскадра, вышедшая в конце 2012 года к берегам Сирии, оказалась в 1904 году неподалеку от Чемульпо, где в смертельную схватку с японской эскадрой вступили крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Моряки из XXI века вступили в схватку с противником на стороне своих предков. Это вмешательство и последующие за ним события послужили толчком не только к изменению хода Русско-японской войны, но и к изменению хода всей мировой истории. Япония была побеждена, а Британия унижена. Россия не присоединилась к англо-французскому союзу, а создала совместно с Германией Континентальный альянс. Не было ни позорного Портсмутского мира, ни Кровавого воскресенья. Эмигрант Владимир Ульянов и беглый ссыльнопоселенец Джугашвили вместе с новым царем Михаилом II строят новую Россию, еще не представляя – какая она будет. Но, как им кажется, в этом варианте истории не будет ни Первой мировой войны, ни Февральской, ни Октябрьской революций.

Александр Борисович Михайловский , Александр Петрович Харников , Далия Мейеровна Трускиновская , Ирина Николаевна Полянская

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Попаданцы / Фэнтези
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее