Ветер уносит мертвые листья

Из ямы показалась перепачканная рука, а в ней нож с оранжевой рукояткой. Толпа снова ахнула. Ко всеобщему ужасу, на плечо одного из копальщиков, в котором Кыса узнал Васька, вдруг опустился громадный черный ворон, словно составивший с мужичонкой одно существо. Существо склонилось над ямой, протянуло туда черенок лопаты и выцепило напарника, похожего на гнома. Кыса развернулся и пошел прочь. Нет, этого не может быть, надо просто поспать. Домой, скорее домой. Елена Сергеевна попыталась заступить ему дорогу, но Кыса бросил на бегу, что спешит за кредиткой. Чуть не сбил с ног сторожа, который костлявостью и развевающейся на ветру белой бородой походил на призрака.

– Некуда так торопиться, – недовольно обронил старик и выпустил из бороды облачко табачного дыма.

7

Аннушка прошлась влажной салфеткой по выщербленным перилам, скомкала ткань и убрала в отдельный кармашек новой сумочки. Прислонилась к перилам спиной. Поясница ноет, будто вот-вот начнутся схватки, или это уже они и пора тужиться? Аня уже забыла, как это – рожать. Прикрыла глаза и попыталась вспомнить розовощеких своих девчонок в младенческом возрасте, но не смогла.

Никогда они не были маменькиными дочками. Обе жались к отцу. Особенно когда подросли. Мелкая Изи мордашкой вылитый папа Угаренко, смазливая Нюкта походила на мать. Анна смотрела на нее, а словно в зеркало.

Бывают же такие зеркала, в отражении которых выглядишь лучше, чем на самом деле. Так и было с Нюктой. Сначала это сходство льстило. Аннушке казалось, что она выполнила какую-то важную функцию размножения. Выносила и родила на свет улучшенную версию себя. Но потом, когда резко уменьшился приток денег молодого мужа, а вторую дочь вместо частного детского сада пришлось отдать в государственный, когда мечты о загородном доме во Франции стали казаться больной фантазией, Аннушка перестала спать с мужем.

Тогда Федя начал как-то не по-отцовски сажать тринадцатилетнюю Нюкту на колени, тереться острым своим подбородком о девичье плечо и блаженно прикрывать глаза. Смотреть на дочь, всю такую гладкую и юную, в объятиях мужа было невыносимо и страшно. Аннушка отворачивалась и уходила из комнаты.

– Анька? – вдруг послышался удивленный возглас.

– Ты чего подкрадываешься? – Аня испуганно схватилась за сердце, сунув руку под тяжелую грудь.

Родной брат. Ну надо же. Странно он как-то стареет, точно нарисованный на бумаге. Обтерханный, полустертый, но в общем такой, как и был.

– Привет, Анька, – Кыса раскинул руки. Брата не подпустил к Анне ее тугой живот.

– Вот это да! – воскликнул Ваня, похоже, только сейчас заметил беременность сестры.

– Я все знаю про маму, позвонила в больницу… – Аня всхлипнула. – Когда похороны?

– Послезавтра. Но надо еще все там оплатить. Деньги нужны.

– Может, зайдем домой? – Аннушка поежилась под оценивающим взглядом брата.

Он медленно отсканировал ее широкие тапки на липучках, толстое платье с начесом, серебристую ветровку, якобы «Монклер», и новую сумочку из элитного кожзама. Все, за исключением обуви, было куплено специально для этой встречи с братом.

– Похоже, ни в каком Париже ты не живешь…

– В Клермон-Ферране я живу, в Париже видел цены? – быстро парировала Аня.

Брат молча открыл знакомую до последней царапинки дверь квартиры и прошел первым. Аня проковыляла следом. Пахло мамой.

– Я не прилетела в тот же день, подумала, мама ведь в больнице, какой от меня толк? Лучше поспею к выписке, тогда и помогу.

– Вот и выписывают, – мрачно бросил Ваня, глядя, как сестра неуклюже пытается ухватить липучку на обуви.

Аннушка шмыгнула разбухшим носом, смахнула слезу.

– Девчонок видела уже? – фальшиво спросил Кыса и предусмотрительно придвинул сестре обшарпанный пуфик.

– Нет, как они? – спросила Аня, оглядывая прихожую.

Ваня пожал плечами:

– Ну, Изи – типичный угрюмый подросток, Нюкта – себе на уме, очень на тебя похожа.

Не дождавшись реакции сестры, скрылся на кухне. Зашумела вода из отвернутого крана.

– Чай, кофе будешь? – крикнул оттуда.

– Да! – Аня наконец с облегчением скинула обувь.

В прихожей еще раз глянула на себя в зеркало. Конечно, брат все поймет. Как она ни старалась принарядиться на те деньги, что удалось заначить от мужа, выглядела все равно дешево и провинциально. Никакой брелок в виде Эйфелевой башни не спасет ситуацию. Аня прошла в ванную, сделала свои дела и решила, что надо просто во всем сознаться. Тогда брат сообразит, что денег у нее нет, ни в евро, ни в рублях.

– Ну, рассказывай, – Кыса указал на стул.

Аня умостилась как могла. Разбухшие ноги разложила под столом. Тяжело вздохнула. Не знала, с чего начать. С ее скоротечного романа, который увял раньше, чем закончилась виза. Или с Нюкты, которая, сама того не подозревая, вытеснила мать из дома. Брат наверняка ничего не поймет. Все сведет к бабьей глупости и ревности. Покосилась на окно.

От петунии, которая всегда цвела в большом керамическом вазоне, остались сухие веревки да отпечатки венчиков на грязном стекле. На этом подоконнике однажды стояла хрустальная ваза с розовыми яблоками…