Хейзан и Рохелин как бы создали собой двухстороннюю крепость. С одного фланга — она изучает обстановку, подавая ему редкие сигналы прикосновением к рукаву, с другого — он рассматривает людей и идет с ними на контакт, позволяя Рохелин словно бы подныривать под волну высоких гостей и видеть изнанку. За неделю они научились доверять друг другу почти интуитивно и общались без слов, словно шпионы Альэру, которая не преминула появиться на вечере лично. Как раз прошла мимо, презрительно глянув на Крайво и возведя глаза к небу.
— Чем это Паучиха так недовольна? — между делом поинтересовался Хейзан у Имрея, который промакивал усы возле длинного, устланного белой скатертью стола.
— Есть у нее такая привычка — затаскивать в постель всех своих врагов, — отозвался старик вполголоса. — С Крайво у нее это, — он свистнул, — не получилось.
— По мальчикам? — понимающе кивнул Хейзан.
— В том-то и дело, шо нет. Просто… не захотел. Странный, а? — покачал головой Имрей, наблюдая за Альэру, которая склонилась над блюдом с креветками, демонстрируя обнаженную спину и едва прикрытую натянутой тканью заднюю часть. Хейзана тронула за локоть Рохелин, и тот подал знак Имрею, что ему надо отойти.
— Мне душно, — тихо произнесла Рохелин. — Пойдем к окну.
Дожди подошли к концу, и уже третий день погода стояла истинно июльская, полная солнца и безоблачных небес. В этой связи окна в особняке были нараспашку, и легкий ветерок шевелил бязевые занавески.
— Боюсь, это не для меня, — мрачно промолвила Рохелин, опершись руками на подоконник. — Я не хочу быть дочерью Сольгрима. Для них, — добавила она, словно бы жалея о сказанном и пытаясь придать ему несколько иную окраску, чем услышал Хейзан.
— Я понимаю, что это вызывает у тебя плохие воспоминания, но придется немного потерпеть. И потанцевать тоже — мы все-таки изображаем влюбленных.
Рохелин вздохнула и подала ему руку. Хейзан повел ее по кругу, тщательно стараясь не наступить девушке на ногу.
— Веза видишь? — спросил он, украдкой отодвинув плечо.
— Вижу. Кривится.
— Можно сделать еще лучше, — Хейзан не сдержал улыбки. — Поцелуй меня.
Он предвидел, что Рохелин даст ему пощечину, но вместо этого она, не произнеся ни слова, обхватила его руками за шею и прикоснулась губами к губам. И, несмотря на свои вызывающие обстоятельства, поцелуй оказался более искренним, нежели все взаимоотношения Энелора и Сив.
Слишком искренним для этой политики.
Никто из них не отрицал теплых чувств по отношению друг к другу, но находил излишним говорить об этом вслух. Оба понимали, что рано или поздно разделят постель, что, возможно, связь между ними окрепнет до поистине любовной, но это было естественными ожиданиями мужчины и женщины, волею судьбы очутившихся в одной лодке. Рохелин, однако, надеялась, что ее это минует — только потому, что не успеет развиться столь стремительно, чтобы догнать девушку в ее странствии.
Раздался звон стекла, и Хейзан оборвал поцелуй. Вез, идеально причесанный и в высоком воротнике, превзошел себя: слишком сильно сжал бокал при виде ненавистной ему парочки.
— Вез! — раздался озабоченный голос, и к нему подбежала какая-то женщина в цветах. — Тебе нельзя пить, ты еще слишком юн!
Хейзан задохнулся еле слышным смехом, как и Рохелин, продолжавшая держать его за руку.
— Эти веринцы действительно смешны, — сказал кто-то у них за спиной. Обернувшись, Хейзан увидел рыжеволосую женщину лет сорока, которая явно пыталась скрыть свой возраст большим количеством косметики на лице и руках. — Но они хотя бы не пытаются продвигать среди других нашу религию, — произнесла она, бросив косой взгляд на Ирвина с Ульрихом, которые втолковывали что-то двум недоуменным северянам.
— Не любите своих коллег? — съязвил Хейзан.
— Не люблю, когда они слишком часто вспоминают о преступлениях, которые едва не свершились, — прикрыла подведенные глаза женщина. — Меня зовут Этелька.
— Сульно, — представился Хейзан подставным именем. — А это Рохелин, любовь всей моей жизни.
Этелька засмеялась.
— Это я заметила. Видите ли, Сульно, почитание Кэаны — это то, что люди непросвещенные зовут Светом, и не зря, — несет за собой созидание, а не разрушение. К сожалению, мои собратья не осознают этого до конца, хотя я постоянно твержу им об этом.
— Мой друг говорил мне, что созидание и разрушение не противоположны, а всегда действуют в связке.
— Поэт? — вскинула зачерненную бровь Этелька.
— Хуже. Писатель.
— Как правило, они ничего не понимают в этом, — отмахнулась кэанка. — Созидание всегда материально, будь это доброе дело или прекрасное чувство — такое, как у вас с Рохелин. Или у меня с Къялти… который, к сожалению, мертв.
— Сочувствую, — бросил Хейзан, уже наполовину отвернувшись.
— Но мое чувство к нему живо! Понимаете? — схватила Этелька его за плечо. Хейзан взглянул в ее сверкающие слезами голубые глаза и произнес лишь:
— У вас сейчас тушь потечет.
Рохелин исчезла — должно быть, пошла в уборную. Хейзан обшарил глазами ближнее окружение; из числа знакомых ему людей он увидел лишь Дальвехира, который прятал в карман окровавленный платок.