Ветер в черном (СИ)

А Рохелин, судя по тону письма, не осознавала до конца эти риски. Будучи женщиной неглупой, она поняла, что ей грозит, но беспечно предположила, будто может справиться с этим сама.

Однако возвращаться в Ретенд с такой диспозицией было бы безумием. Может, написать ответное письмо, где всеми правдами и неправдами упросить ее покинуть столицу и не возвращаться туда в ближайшее время? Но Рохелин и сама сделает это вскорости, чтобы продолжить свое странствие.

“Вскорости” может оказаться недостаточно.

Эта мысль решила все, и Хейзан, коротко распрощавшись с собратьями по костру, бросился бегом к своему узелку и перекинул его через плечо. Зашебуршил травой, делая вид, что готовится ко сну, а затем притих. Когда прошло достаточно времени, чтобы люди решили, будто он спит крепким сном, Хейзан крадучись пересек поляну, едва не провалившись в кроличью нору и с трудом проглотив ругательство. Как назло, это была именно та нога, которую он поранил стеклом в Белой Воде.

Прихрамывая, Хейзан двинулся вдоль обоза; налетевший ветер не по-летнему холодил. Залаяла собака, и Хейзан едва не столкнулся с хозяином одной из телег; к счастью, тот всего-то укорил псину за брехливость и пошел себе дальше.

Наконец Хейзан достиг выпаса, где спали стоя уставшие лошади. Под новорожденным серпом не было видно ничерта, и отвязать одну из них оказалось незавидным испытанием, тем более, что лошадь проснулась и недоуменно скосила влажный глаз на своего похитителя. Хейзан вполголоса принялся ее задабривать, коря себя, что не додумался добыть яблоко или кусочек сахара. Лошадь не успокоилась и нервно заржала; Хейзан чертыхнулся, а позади него раздались голоса:

— Что там такое?

— Да животина какая-нибудь из лесу вылезла, напугала.

Погонщики снова улеглись спать, а Хейзан наконец развязал узел, и веревка упала на ощипанную землю. Еще раз попросив лошадь вести себя потише, Хейзан разбежался — и запрыгнул на нее, немедля пришпорив с помощью магии. Искать седло не было времени, да и шансы обнаружить себя возросли бы в несколько раз, так что Хейзан лишь надеялся, что не отобьет себе всю заднюю часть по дороге в Ретенд, а спина на следующее утро не будет болеть как проклятая.

Лошадь со ржанием вскинулась, едва не сбросив седока, и бросилась в галоп; вдогонку донеслись крики, но куда всполошенным сонным людям было догнать вора. Хейзан прижался к загривку, еле дыша от бьющего в лицо ветра и оглушительного запаха — бедную лошадь не чистили, должно быть, с основания Ореола.

Хейзан не любил ездить верхом, но отлично чувствовал животное и знал, как слиться с ним воедино, чтобы оно подчинялось малейшему движению и меняло аллюр, стоило Хейзану лишь подумать об этом. Когда обоз остался далеко за спиной, лошадь перешла на среднетемповую рысь, и Хейзан наконец позволил себе выдохнуть. Но самое тяжелое дожидалось впереди, там, где вскоре небо побледнело рассветом и забрезжили огни Ретенда.

Человек в черном одеянии бежал по мокрому берегу, вскрикивал и пританцовывал, воздымая руки к небу. Смех его звучал знакомо; говорят, что пространство сна не может синтезировать голоса само и всегда обращается к яви. Серо-зеленые, точно водоросли, волны лизали его босые ноги океанской солью. Из тумана над водой проглядывали костлявые призраки — остовы мертвых кораблей.

Это не моря Просторов — не Ошейник, охватывающий Мир, и не омывающий восточный берег Астлема Безликий океан.

Удар сердца, и картинка сменилась — теперь ее окружала песчаниковая ноздреватая пещера, вся в каплях-морских-слезах, а его — такие же люди, одетые в черное. Путеводный, донеслись искаженные эхом голоса. Путеводный…

Какая-то женщина вскрикнула, пряча за своими юбками темноволосого ребенка.

Затем был дряхлый седой старик, усыпанный морщинами, точно скала — морскими уточками, и осязаемая трещина в ткани реальности; затем — яблоко, что покатилось к ногам бородатого северянина с проницательными зелеными глазами. Подняв яблоко, тот швырнул его в кусты; раздалось мальчишеское ойканье.

Но первым был Путеводный.

Рохелин проснулась от настойчивого стука, что спросонья показался ей громоподобным. Сердце взял холод; неужели Невий каким-то образом отыскал ее даже теперь, когда она покинула дом Анны и заночевала в гостинице, назвавшись чужим именем?

— Хель! — донесся голос, которого она никак не ожидала услышать. Рохелин соскочила с постели и, не волнуясь о том, что одета в ночное, отперла дверь.

— Черт возьми, Хель! — Хейзан моментально заключил ее в объятия и рассмеялся от избытка нервов; Рохелин почудилось, будто запахло солью.

— Не кричи, — шикнула она. — Сам же меня и выдашь.

Комнатка удручала с первого же взгляда — не просто маленькая, а будто сжавшаяся вдвое. Стойкий запах луковиц выдавал в ней бывшую кладовую, как и тяжелая дубовая дверь, которые ставят обычно, чтобы защитить добро от воров, но никак не постояльцев — от постояльцев с более длинным мечом.

— Собирайся, мы уезжаем — сейчас же, — приказал Хейзан; тон его не терпел возражений. Сняв походное платье с очелья кровати, Рохелин попросила:

— Выйди, пожалуйста. Мне нужно переодеться.