— Тем, что ты, будучи совершенно другим человеком, ступаешь схожей дорогой. Я не странник, но я маг — человек, который движет предметы и людей. Подчиняет их себе.
Другие маги задумывались над этим не настолько крепко и точно не посвящали долгие ночи подобным размышлениям, поэтому Хейзан не без оснований считал их своей личной чертой. Едва ли он когда-либо от них избавится, подумал Хейзан; вот и теперь вышло на поверхность помимо его воли.
— Ты ошибаешься, — возразила Рохелин. — Я никогда к этому не стремилась.
Хейзан ощутил легкое раздражение человека, новоиспеченную теорию которого подвергают острастке.
— Потому что ты по другую сторону зеркала — тебя подчиняет дорога.
То был удар по ее священной свободе, однако Рохелин не стала упоминать об этом вслух.
— И снова ошибаешься, — натянуто улыбнулась она. — Мы с ней добрые друзья. Хоть она и даже более несносна, чем ты.
Пускай, мелькнула мысль в голове Хейзана. Совсем другие вещи имеют значение, и уже долгие годы он не заявлял о них во всеуслышание — а если так обращаться со смыслом жизни, он либо растает, точно сахар в воде, либо выйдет меж твоих лопаток кинжалом.
— Я маг, а значит, должен менять вселенную вокруг себя и меняться сам, — сказал он. — Иначе что со мной будет? — вопрос повис в воздухе, но Хейзан подбросил его собственным ответом-выдохом: — …застекленею, застыну. Как памятники великим, безвозвратно канувшим в прошлое. Никогда не замечала, насколько жалко они выглядят? С их каменными глазами, голубиным дерьмом на темечке. Вечной позой, даже самая спокойная из которых выглядит судорогой агонии. Они не могут сделать ничего. Они бессильны. Но они мертвы, а я — жив. Пока что, — прибавил он с горькой усмешкой.
Хейзан отвел пламенеющий взгляд в сторону, словно бы приглядываясь к кусту жимолости, чьи листья уже тронула первая желтизна. Рохелин слушала внимательнее, чем когда-либо.
— Я говорю иным — нет ничего прекраснее пожара, что обуревает мое сознание в миг, когда я отдаю ему магию. Поэтичная брехня, в которую люди охотно верят, хлопая рыбьими глазами. А если отбросить все это дерьмо, если не лукавить ни в чем, хоть человек на это и не способен… — Хейзан смежил веки, сосредотачиваясь на внутреннем взоре, что в эту минуту полыхал огнем громче Ха’генона — Рохелин могла услышать звездное мерцание образов перед его закрытыми глазами. — …нет ничего прекраснее, чем делать вещи иными.
Он моргнул, так что Рохелин на миг увидела его зрачки — черные, как крылья грачей, вспархивающих над сугробами белка через золотистое солнце. Ничто, обращенное в нечто.
— Магия — это не чудеса, не драконы, не стихия, — трижды качнул головой Хейзан. — Магия — это чистая энергия искажения. Власть — то, что дает мне Гиланта, прошивая насквозь, то, что дают другим Кертиара и Кэана. Даже самый ничтожный клочок магии изменяет во вселенной больше, чем все слова, когда-либо мной произнесенные — а я произносил много, и крайне редко — попусту. Каждое изменение, подвластное мне, бесценно. Само осознание, что я могу, сама возможность — бесценны. Ибо что может быть дороже, чем напомнить Вселенной: я, черт бы меня побрал, все еще жив?..
Рохелин не решалась даже сдвинуться с места, чтобы не расплескать то, что услышала. Наконец она сумела вымолвить:
— Ты раньше кому-нибудь это рассказывал?
— Эоласу, — проронил Хейзан, словно разговаривал с самим собой. — Возможно, незнакомцу-другому в таверне по пьяни. Женщине — нет.
Рохелин немедленно заметила несостыковку, однако не смогла поверить в то, что это ложь.
— По пьяни?
Хейзан посмотрел ей в глаза; мучительная улыбка тронула его лицо — так слабо, что оно почти не изменилось.
— Иногда никакая Гиланта не может противостоять желанию нажраться.
Повинуясь внезапному, но едва ли удивительному порыву, Рохелин поднялась на ноги — и рывком обняла его. Уложив его голову себе на плечо и ласково гладя по волосам, Рохелин тихо спросила:
— Что могло произойти?..
Хейзан отстранился, но Рохелин настойчиво не убирала рук; глядя девушке в лицо, Хейзан провел пальцами по косичке возле ее уха и так же вполголоса ответил:
— В том-то и дело, что я не знаю. Когда-то я останавливался на предположении, что это все из детства, когда меня никто замечать не замечал. Обычный энарский бродяжка, который очень хотел, чтобы кто-то обернулся. Но сейчас я совсем запутался. Прошло уже столько времени, а оно только сильнее стало, — гневно произнес он, стиснув плечо Рохелин.
— Мое чувство тоже сильнее с каждым годом, — сказала Рохелин и неожиданно устыдилась: почему она опять уводит все к себе? Она достаточно уже наболтала — и о своем отце, и о жажде странствия, — так пусть Хейзан выразит то, что его гложет, не находя препятствий. — Прости. Говори.
— Я достаточно уже наболтал, — слово в слово повторил Хейзан ее мысли. Рохелин ожидала, что он выскользнет из ее объятий, но вместо этого маг наклонил голову и коснулся девушкиных губ.