Ветер в черном (СИ)

— Не совру. Бывало. Бывало, но до сих пор я выходила сухой из воды. Резвый конь, вооруженный попутчик. Случай.

— Или писатель-двуединец, ненавидящий людей, — прибавил Хейзан. Рохелин обернулась на него, глядя с некоторым сомнением.

— Он действительно их ненавидит?

Хейзан спрыгнул в небольшой овражек, усыпанный палой листвой, оставшейся еще с прошлой зимы, и подтвердил:

— Всей душой. — Он подал Рохелин руку, помогая девушке спуститься. — Несмотря на то, что на вид он холоден, аки ледники Меена, я не встречал человека, который более пламенно относился бы к своей философии.

Покинувшее было Рохелин сомнение вернулось с новой силой; даже подозревая, что Эолас, каким он хочет казаться, и Эолас настоящий — принципиально разные люди, Рохелин не могла совместить то, что говорил Хейзан, и образ Эоласа, в котором писатель ей предстал.

— Огонь — последнее, с чем бы я его сравнила.

Хейзан снисходительно покачал головой:

— Не каждое пламя становится пожаром, Хель. Его огонь горит ровно и синим, поэтому чужаку может показаться, будто это ледяные клыки.

— Разве для него не все чужаки? — бросила Рохелин. Натолкнувшись на криво упавший ствол, она, недолго думая, подлезла под него, но идущий следом Хейзан развел руками — ему не позволял рост и размах плечей.

— Не все так просто, — сказал он, когда Рохелин протиснулась назад, и они двинулись обходным путем через кусты. — Прошлый год вообще был из ряда вон — он встречался с женщиной. С женщиной, Хель! — воскликнул Хейзан с ноткой отчаяния. — Но она была поклонницей его текстов, что, думаю, многое объясняет — Эолас жаден до славы как никто другой.

— Ты ведешь себя как старуха-сплетница, — заявила Рохелин и нарочно отпустила ветку так, что она едва не хлестнула Хейзана по лицу.

— Можно подумать, это худшее из моих качеств, — фыркнул тот.

— Женщины ведутся на ублюдков, — сказала Рохелин — и, похолодев, опомнилась: — Я сейчас про Эоласа. Не про тебя.

— Знаю, что не про меня.

Хейзан произнес это настолько нагло, что Рохелин захотелось отвесить ему пощечину, но она сдержалась. Вместо этого она продолжила тянуть цепочку своих рассказов, переместившись с юга на север — в Дуват. Именно там она когда-то встретила таинственного незнакомца с длинными черными волосами, после ночи с которым невзлюбила коротко стриженных мужчин и узнала, что такое удовольствие — ее первый любовник, семнадцатилетний тиолец и бывший друг детства, совершенно не умел удовлетворять женщину. Разумеется, Рохелин смолчала об этом перед Хейзаном, тем более, что история о похищенном двойнике местного наркобарона была куда интереснее.

Когда Рохелин призналась, что в Меене она побывала всего единожды, Хейзан застыл и обернулся к ней с выражением, преломившим, казалось, все его лицо — на мелкие части.

— Как ты могла?

Рохелин смутилась; не говорить же, что столкнулась только с собачьим холодом и непрошибаемым пьянством, поэтому и возвращаться не хочется?

— Я непременно доберусь до меенских лесов. Когда-нибудь.

Хейзан рассеянно прикоснулся ко лбу:

— Ты ведь даже не знаешь, кто такие черти, да?

Рохелин лишь покачала головой:

— Расскажешь? Если хочешь.

— Конечно, хочу, — заявил Хейзан и усмехнулся: — Должна же ты понимать, кого я все время, черт возьми, призываю.

— Здесь ручей рядом, — сказала Рохелин, уловив далекий звук текущей воды. — Остановимся там?

Явно удивленный ее знанием местного леса, Хейзан спросил:

— Ты на карте видела?

— Нет, я шум слышу.

Хейзан постоял, переминаясь с ноги на ногу и прислушиваясь. Его ушей достигал только шум листвы да стук неутомимого дятла, разносившийся под кронами.

— Поверю на слово, — решил он.

Рохелин вновь повела; она слышала гораздо больше — поскрипывание веточек друг о друга, шебуршение в кустах какой-то мелкой живности, а листья для нее переливались множеством оттенков, которые она могла бы с легкостью повторить на лютне — если бы умела играть на ней. Годы странствия научили ее сливаться с лесом в единое существо, чувствовать в воздухе не только резкие запахи, но и тонкие аллегории ароматов; даже настроение, которым встречали странницу деревья, птицы и невидимые звери. Если бы она подняла глаза туда, где стучал дятел, то увидела бы его отчетливо, словно прямо перед собой, в то время как Хейзану пришлось бы долго-долго всматриваться и щуриться.