Ветер в ивах

– Многие могут решить, – начал он, – что наиболее злостным преступлением является кража, и это так. Но оскорбление полиции карается гораздо строже, и это правильно. Допустим, за воровство будет начислено двенадцать месяцев, это не очень много; за нарушение правил дорожного движения добавим ещё три года, это не слишком строго; и пятнадцать лет за оскорбления, нанесённые полицейским при исполнении ими своих обязанностей, – чудовищные оскорбления, даже если поверить одной десятой того, что мы слышали от свидетелей. А так как я лично никогда не верю более чем одной десятой услышанного, то, просуммировав должным образом, мы получаем девятнадцать лет…

– Замечательно! – перебил председатель.

– …которые легко округляются до двадцати, в результате чего и получается как раз то, что надо.

– Великолепно! – воскликнул председатель. – Подсудимый, встаньте! На этот раз вы получите двадцать лет, но имейте в виду, что в следующий раз, в чём бы вы ни провинились перед законом, ни на какое снисхождение не надейтесь.

Тотчас неумолимая стража набросилась на бедного Жаба и, невзирая на отчаянные вопли протеста, его заковали в кандалы и поволокли из зала суда.

Через рыночную площадь, где легкомысленные обыватели, готовые помочь тем, кого ловят, но беспощадные к тем, кого поймали, забросали его насмешками, издёвками и гнильём; мимо улюлюкавших школьников, чьи ангельские мордашки засветились от радости при виде взрослого джентльмена, которого «Смотрите, смотрите! Сцапали!»; на гулкий подъёмный мост, под острыми пиками поднятой решётки, под тяжкие своды каменного замка, древние башни которого вонзались в серое небо; мимо часовых, кашлявших с угрожающим сарказмом, ибо только так могли они, находясь на посту, выразить отвращение и ненависть к преступлению; мимо ухмылявшейся солдатни, в тесных караульнях проводившей время между дежурствами; вверх по стёртым ступеням винтовых лестниц, мимо закованных в латы рыцарей, бросавших грозные взгляды из-под забрала; по переходам и галереям, где свирепые псы рвались с привязи и когтили воздух в усилии дотянуться до него; мимо замшелых стражников, которые, прислонив алебарды к стене, зевали над кружками чёрного эля; дальше, дальше, мимо камеры пыток, мимо выхода на эшафот – и, наконец, перевели дух у входа в мрачный каземат в самой глубине крепости. Там, покручивая на пальце связку огромных ключей, сидел старик надзиратель.

– Кр-ровь Господня! – прорычал сержант полиции, сняв шлем и отирая пот со лба. – Очнись от дрём, вояка! Мною доставлен к тебе сей скверный Жаб, злодей лукавый и строптивый. Наблюдай же, и стереги его неусыпно, и знай, старик, что ты за него головой отвечаешь. А не сумеешь обуздать его – то горе твоим сединам и провалиться вам обоим в Тьму Преисподнюю!

Тюремщик угрюмо кивнул и старческой иссохшей рукой взял узника за плечо. Заскрежетал в замке ржавый ключ, и бедный несчастный Жаб оказался ввергнут в самую мрачную камеру самой неприступной тюрьмы, сооружённой много веков назад в самом сердце доброй старой Англии.

7. Свирель на рассвете

В прибрежных кустах насвистывала пеночка. Солнце село, но небо ещё льнуло к западу, играя снопами лучей, которые померкший день бросал через грань заката. Запёкшаяся корка сухой жары таяла и растворялась при лёгком прикосновении прохладных пальцев ночи. Не в силах отдышаться после жгучего дня, Крот лёг на лавку и стал ждать приятеля. Он провёл день у реки, а Крыс с самого утра ушёл к Выдру. Когда Крот вернулся, дом был пуст и тёмен. Крыс, видимо, засиделся у старого друга. Было ещё слишком жарко, чтобы влезать в нору. Крот растянулся на свежей охапке сена, заново перебрал в памяти события дня и пришёл к выводу, что день не зря прожит. Вскоре из густой травы послышались лёгкие шаги Крыса.

– О сладостная прохлада, – устремив на реку рассеянный взгляд, сказал Крыс, умолк и задумался.

Немного погодя Крот спросил:

– Остался у них ужинать?

– Пришлось, – сказал Крыс. – Они и слышать не хотели, чтоб я ушёл. Ты ведь знаешь их доброту. Всё время старались занять меня, а я всё время чувствовал себя лишним. На самом деле им было не до меня, хоть они этого и не показывали. Знаешь, Крот, боюсь, что там дело плохо. Маленький Портли опять исчез, а ты знаешь, как его родители любят.

– Опять исчез малыш? – переспросил Крот. – Ну и пусть, что здесь такого страшного? Он же всегда то убегает, то пропадает, то появляется, с ним вечно хлопот полон рот, но ни разу ничего серьёзного не случилось. Здесь его все знают и любят, как, впрочем, и самого Выдра. Наверняка его кто-нибудь найдёт и доставит домой в целости и сохранности. И мы с тобой сколько раз на него натыкались вдали от дома, весёлого и всегда занятого своим делом!