Ветер в ивах

Прошло полчаса. С каждой минутой Жаб свирепел всё больше. Всё, что он ни делал с вещами, явно не шло им на пользу. Он их тёр, шлёпал, полоскал, теребил – в ответ они смеялись над ним из корыта, по-прежнему заскорузлые в своей первородной грязи. Время от времени он тревожно оглядывался через плечо, но хозяйка баржи смотрела прямо перед собой, не отрываясь от штурвала. Болела спина. Жаб в ужасе заметил, что кожа на его пальцах стала морщинистой. А ведь он так гордился гладкой, туго натянутой кожицей! Вполголоса бормотал он такие слова, каких никогда не должны употреблять ни прачки, ни жабы. В сотый раз он потерял мыло…

Внезапный взрыв хохота заставил его выпрямиться и обернуться. Женщина откинулась всем телом назад и долго, радостно хохотала, так что по её щекам текли слёзы.

– Всё время за вами смотрю, – выдохнула она сквозь смех. – Я сразу решила, что вы обманщица, больно уж вы нахально разговаривали. Ай да прачка! Лопни мои глаза, да вы и салфетки в жизни не выстирали!

Тут Жаб, давно уже с трудом себя сдерживавший, окончательно вскипел и потерял всякую осторожность.

– Вы пошлая, вульгарная женщина! – заорал он. – Выбирайте выражения, когда разговариваете с теми, кому вы не ровня! Прачка! Да, я не прачка, к вашему сведению! Я – Жаб, знаменитый Жаб, владелец Жабсфорда, и если счастье временно отвернулось от меня, это не значит, что надо мной может смеяться толстая глупая баба на какой-то барже!

Женщина наклонилась и пристально вгляделась в его черты.

– И вправду, – воскликнула она, – ничего себе! Мерзкая, противная, гадкая ЖАБА – на моей красивой, чистой барже?! Нет, уж этого я не потерплю!

Она отпустила румпель и резким движением схватила Жаба одной рукой за левую переднюю лапу, другой – за правую заднюю, и… Мир в его глазах вдруг перевернулся, дощатая палуба баржи проплыла через небо, в ушах засвистел ветер, и Жаб взлетел в воздух, быстро вращаясь на лету.

Когда полёт завершился, вода оказалась слишком, на его вкус, холодна, хотя и не настолько, чтобы охладить его пыл или остудить ярость. Он вынырнул на поверхность, стёр ряску с глаз – и первое, что он увидел, были уплывающая баржа и толстая хозяйка, по-прежнему хохотавшая на корме. Кашляя и задыхаясь, он прилагал все усилия, чтобы нагнать её.

Намокший халат стеснял движения. У берега ему пришлось немного передохнуть, поскольку выбраться с ходу без помощи на крутой откос не удавалось. Восстановив дыхание, он подобрал полы халата и юбок и со всей быстротой, на которую был способен, бросился догонять баржу. Он не испытывал ничего, кроме гнева и жажды мщения.

Когда он поравнялся с баржой, женщина ещё не отсмеялась.

– Выстирай себя хорошенько, со щёлоком, – закричала она, – накрахмалься и высохни, тогда сойдёшь за вполне пристойную ЖАБУ!

Жаб не ответил. Ему нужна была не лёгкая победа в пустой перебранке, а страшная и жестокая месть. И то, к чему он стремился, замаячило впереди. Спринтерским рывком он нагнал коня, отвязал и швырнул верёвку в сторону, вскочил на коня верхом и, яростно колотя пятками по бокам, бросил с места в галоп. Они мчались прочь от канала, в степь, через рвы и бездорожье, и только один раз Жаб оглянулся. Баржа ткнулась носом в противоположный берег канала. Хозяйка размахивала руками и во всё горло кричала:

– Стой, стой, стой!

– Слыхали мы уже эту песенку, – откликнулся Жаб и пришпорил своего скакуна, отчего тот рванулся вперёд с удвоенной скоростью.

Но старый, видавший виды конь не был способен на сколько-нибудь длительные усилия. Его галоп перешёл в рысь, рысь сменилась неторопливым шагом. Жаба это вполне устраивало, ведь он хотя и шагом, но двигался, а баржа стояла на одном месте. Добившись чего хотел, он снова пришёл в хорошее настроение и тихо трусил верхом по тропинкам и по ложбинкам, обеспокоенный только одним: никак не удавалось заглушить мысль о том, что, с тех пор как он в последний раз что-то ел, прошло уже очень много времени. Но вот канал остался далеко позади. Через несколько миль лихого всадника совсем разморило.