Ветер в ивах

Наевшись так, что больше не в силах был проглотить ни кусочка, он встал, попрощался с цыганом и разыграл долгую трогательную сцену прощания с конём. Цыган, знавший хорошо все окрестности, показал, куда надо идти, и Жаб тронулся в путь в прекраснейшем расположении духа. За один час он словно родился заново. Ещё бы! Над его головой сияло яркое солнце, намокшая в канале одежда высохла, в карманах звенели деньги, он возвращался домой, к друзьям, он был по горло, до отвала сыт и ощущал в себе силу, бодрость, уверенность. На ходу Жаб стал вспоминать свои приключения и побеги, как всё было очень плохо и мрачно, как он всегда умел найти выход из положения, и в нём опять заговорили гордость и тщеславие.

– Ха-ха! – говорил он сам себе, задрав нос к небесам. – Я самый умный Жаб на свете! Никто не может сравниться со мной! Враги посадили меня в тюрьму, приставили часовых, стерегли день и ночь; я победил их всех силой своего разума, удесятерённого смелостью и решительностью. Вооружённые револьверами жандармы гнались за мной на паровозе, но я щёлкнул пальцами и, усмехнувшись, растаял у них перед глазами, как дым. Ищите меня! Злая толстая женщина швырнула меня в канал – и что? Я выплыл, отнял у неё в жестокой схватке коня и ускакал, а потом продал его, выручил огромные деньги и получил сытный завтрак. Хо-хо! Я – это я, великолепный, знаменитый, отважный Жаб!

Он так увлёкся самолюбованием, что даже сложил хвалебную песню про самого себя и спел её очень громко. Это была, может быть, самая нескромная песня из всех, спетых когда-либо на земле:

Нам книги твердят, что героев не счесть, –
С веками их ряд не ослаб.
Но не сыщешь героя на всей земле
Такого, как мистер Жаб!

Учёным любая задача под стать,

Какой она ни была б, –
Но не знают они и частицы того,
Что ведает мистер Жаб!

В Ковчеге животные подняли плач –

Видали таких растяп?
Но кто это крикнул: «Земля!.. Земля!..»?
Конечно же мистер Жаб!

Кто вызвал у встречных такой восторг –

Взлетают десятки шляп!
Король? Или Китченер[2], славный герой?
Нет, это мистер Жаб!
Королеву и фрейлин её за шитьём
У окошка тоска взяла б –
Но вскричала она: «Вон красавец! Он кто?..»
А фрейлины: «Мистер Жаб!»

Там были и другие куплеты, но уж такие нахальные, что их просто стыдно записывать (бумага тоже ведь не всё стерпит). Те, что вы прочитали, – можно сказать, самые скромные из всех.

Он весело шёл и весело пел, шагал в такт песне и пел её в такт шагам, и с каждой минутой окончательно терял контроль над собой. Но скоро его поджидала новая неожиданность.

Через несколько миль живописной сельской дороги он вышел к шоссе и едва успел оглядеться, как увидал сзади приближающееся пятнышко. Пятнышко стало пятном, пятно приняло очень знакомые очертания; восторженным ухом Жаб уловил спаренный звук предупреждающего сигнала. Би-бип!..

– Вот это по мне! – воскликнул довольный Жаб. – Большая жизнь и широкий мир, которых я был так долго лишён, приветствуют меня. Я остановлю их, членов автомобильного братства, сплету какую-нибудь историю вроде тех, что выручали меня до сих пор, а когда они непременно пригласят меня сесть в машину, я к той же истории добавлю ещё что-нибудь и, если мне повезёт, подъеду на автомобиле к Жабсфорду. Вот Барсуку нос утру!

Он вышел на середину шоссе, чтобы проголосовать. Медленно ехавший автомобиль притормозил, и тут Жаб покрылся смертельной бледностью, колени задрожали, сердце провалилось куда-то вниз. От внезапного приступа боли в низу живота его согнуло пополам, и он грудой бесформенного тряпья рухнул наземь. И было от чего: перед ним был автомобиль, угнанный им из внутреннего двора гостиницы «Красный лев» в несчастный день, когда начались его злоключения. На мягких сиденьях сидели люди из весёлой компании, которая завтракала тогда за соседним столиком.

Скорчившись посреди шоссе, он заливался слезами и бормотал:

– Всё, всё кончено! Опять оковы и стража, опять тюрьма, опять хлеб и вода и грязная соломенная подстилка. О, я – глупец, зачем бродил по сельским дорогам и пел глупые песни! Лучше бы я прятался днём, а по ночам шёл домой окольными тропами. О, я несчастный!

Страшный автомобиль подъезжал ближе, ближе и наконец остановился. Дверца открылась. На дорогу вышли двое мужчин. Они подошли к жалкому, обезумевшему от горя и отчаяния существу, которое ещё пять минут назад было Жабом, всмотрелись в него, и один из двоих сказал: