Ветер в ивах

Жаб был окончательно припёрт к стене. Он поискал один выход, другой, отметил, что берег довольно далеко, и сердито подчинился. «Если уж на то пошло, – запальчиво подумал он, – я полагаю, со стиркой любой болван справится!»

Он сходил в каюту за лоханью, мылом и другими принадлежностями. Наобум отобрал какого-то хламья и попытался вспомнить то, что случайно западало в глаза через окна прачечной.

Прошли долгие полчаса такой деятельности, где каждая минута возмущала Жаба всё больше и больше. Ничего из предпринятого по отношению к затасканным вещам не делало их краше. Он пытался их просить, назидательно шлёпать, потом – бить кулаками. А они, в своем первозданном грехе только бестолково улыбались. Раз иди два он нервно оглянулся на женщину в барже, но та казалась полностью поглощённой своим рулением.

Спина его тяжело заныла, и он со страхом заметил, что лапы стали морщинистыми. Такими лапами могла бы гордиться любая прачка. В который раз он упустил осклизлое мыло, проговорив себе под нос слова, которые не произнес бы рот ни одной прачки, ни одного жаба.

Взрыв хохота заставил его выпрямиться и оглянуться. Откинувшись назад, баржа-женщина зашлась от необузданного смеха, тогда как из глаз её текли слёзы.

– Я целый час за вами наблюдаю, – с одышкой просипела она. Мне кажется, что весь тот бред, который вы наплели, это сплошное надувательство. Хорошенькая прачка! Никогда в жизни не стирала-поди ничего кроме посудной тряпки!

Настроение Жаба, который и без того закипал злобой, пришло в упадок. Он мгновенно потерял контроль над собой.

– Вы, вульгарная, толстая женщина-баржа, – заорал он, – не смейте говорить со мной в подобном тоне! Прачка, как же! Вы обязаны были узнать во мне Жаба! Известного, заслуженного, почтенного Жаба! Может, сейчас я и нахожусь в опале, но никогда не позволю, чтобы надо мной потешалась какая-то бабища!

Женщина приблизилась, напряженно вглядевшись под оборки капора.

– Ну и ну! – заголосила она. – Ни за что бы не подумала! Гадкий ужасный, бородавчатый Жаб! И это на моей прекрасной чистой барже! Вот этого я никак не потерплю!

На мгновенье она выпустила румпель. Большая веснушчатая рука схватила Жаба за переднюю лапу, другая – изловила заднюю. Мир снизу вверх перевернулся, баржа оказалась парящей в небе. Ветер быстро засвистел в ушах, и Жаб ощутил, что, вращаясь по спирали, летит с невозможной скоростью.

Вода, в которую он врезался с гулким плеском, была ощутимо холодна. Но этого холода явно не хватило, чтобы остудить пожар его ярости. Отплёвываясь, он всплыл на поверхность, а когда смахнул с глаз сорную траву, первой предстала его взору перевесившаяся с кормы уходящей баржи трясущаяся от хохота фигура.

И пока Жаб кашлял, восстанавливая дыхание, он дал себе страшную клятву быть подчёркнуто уравновешенным.

Несмотря на платье, изо всех сил тянущее ко дну, ему удалось-таки приблизиться к зелёной полосе берега. Но едва, наконец, он почувствовал под собой твёрдую почву, возникли новые трудности. Жаб обнаружил, что без посторонней помощи на отвесную стенку не так-то легко взобраться. И все-таки он совершил почти невероятное. Минуту-другую постоял, глубоко дыша, потом разом задрал все юбки кверху и бешено заработал ногами вслед за баржей.

Когда они поравнялись, женщина всё ещё хохотала.

– Эй, прачка, – выкрикнула она, – пропусти себя через каток, отгладь утюгом личико, подвей кудри – тогда в тебе все распознают досточтимого мистера Жаба!

Он не растрачивал силы на ответы, хотя кое-что из достойного в голове имелось. Дешёвым реваншем ей не откупиться. Он заметил впереди то, что искал. Подкравшись к лошади на цыпочках, отвязал буксирный канат, швырнув его подальше. Затем по-кавалеристски запрыгнул ей на спину, энергично пришпорил пятками и пустился в галоп.

Разогнав коня, без сожаления оставил бечёвник вместе с дорогой и вылетел на открытый простор. Разок всё же оглянулся назад, увидел ткнувшуюся в берег баржу и женщину-шкипера, которая буйно размахивала руками и кричала: «Стоп, стоп, стоп!» «Эту песенку я уже слышал», – смеясь, отозвался Жаб, и пришпорил коня воображаемыми шпорами.

Однако конь-баржа на большее не был способен, и его галоп вскоре перешёл в рысь, а рысь – в прогулочный шаг. Но Жаб и этим вполне был доволен, понимая, что, в любом случае он движется, а пресловутая баржа стоит на месте. Теперь он полностью восстановил душевное равновесие и окончательно обрел веру. Испытывая удовольствие от легкой тряски, тишины и покоя, он миновал не одну проселочную дорогу, не одну верховую тропу и старательно гнал от себя при этом мысль о завтраке.

Позади осталось уже несколько миль. Жаркое солнце гнало в сон. Лошадь, запнувшись, резко остановилась и, фыркая, принялась за траву. Едва не перелетев через нее, Жаб огляделся.