Ветер в ивах

Голоса смолкли. В наступившей тишине певцы стояли с застенчиво опущенными головами, исподлобья поглядывая по сторонам и конфузливо улыбаясь. Откуда-то сверху донесся приглушенный, удивительно мелодичный звук: это где-то далеко-далеко весело трезвонили и гудели рождественские колокола…

— Отлично спелись, ребятки, — сердечно похвалил Крыс хористов. — А теперь прошу всех в дом: обогреетесь, чего-нибудь горяченького пропустите!

— Да, да, проходите, мыши! — Крот нетерпеливо сучил лапками. — Совсем как в былые времена! Закрывайте дверь за собой… вот, молодцы. Тащите эту лавку к огню, погрейтесь, а мы для вас… Крысси! — вскричал он, как всегда в таких случаях, плюхнувшись в кресло и пытаясь проглотить ком в горле. — Что мы делаем? Нам нечем угостить их!

— Предоставьте мне решать, чего вам не хватает! — поморщился Крыс. — Эй, вы, с фонарем! Подите сюда, я буду говорить с вами.

Хормейстер послушно подошел.

— Скажите-ка мне, до которого часа тут лавки работают?

— Отчего же-с? Конечно, сэр, — почтительно откликнулся мыш. — На Рождество все лавки работают круглосуточно.

— Тогда слушайте: вы сейчас же отправляетесь в лавку и приносите мне…

Далее последовало неразборчивое шушуканье, и до ушей Крота доносились лишь обрывки указаний Крыса, вроде следующих:

— И зарубите себе на носу: све-жу-ю!.. нет, достанет, пожалуй, и фунта, но только от Баггинса, другой не приносите… нет-нет, подчеркиваю: самое лучшее, а если там нет, — что ж, батюшка, потрудитесь поискать в других лавках… да-да, разуме ется, домашнюю: никаких консервов! Ну, в добрый путь? Фонарь не забудьте.

Звякнули монеты, переходя из лапы в лапу, и хормейстер, снабженный вместительной корзиной и фонарем поспешил прочь.

Остальные мыши, рядком усевшись на лавке у огня, болтали задними лапками и сладко жмурились от покалывания под коготками.

После нескольких неудачных попыток стало ясно, что в светскую беседу ни о чем их не втянуть, и Крот обратился к истории их семей, заставив каждого перечислить наизусть имена всех братьев и сестер, которые, как оказалось, были еще зелены для колядок, но в скором времени — на будущий год, вероятно, — могли бы рассчитывать на родительское благословение.

Крыс между тем пытливо рассматривал этикетку на одной из бутылок.

— Э-э, да это, я чувствую, Старый Бертон, — одобрительно отметил он. — Ай да Крот: порадовал. То, что надо! Из такого пива кое-что получится! Достаньте пряности, хозяин, а я займусь пробками.

Крыс поколдовал над смесью, попробовал её, закатив глаза и почмокав, после чего сунул кастрюлю в угли. Вскоре мыши сербали, обжигая губы, давясь и кашляя — горячий эль это вам не что-нибудь! — и, утирая рукавами глаза, от души смеялись невесть над чем. Ночь, мороз, снег — о них и думать забыли.

— Это что! — песня, я имею в виду. Они и пьесы изображают, эти ребятки! — Крот размяк и шептал на всю гостиную. — Сами сочинят, а потом изображают. И еще как получается — ого-го! В прошлом году такую показали — вообще! Одного полевого мыша взяли в плен берберские пираты и приковали к веслу на своей галере. Ну, там, слово за слово… Он и убежал. Возвращается домой: о, ужас! — его возлюбленная ушла в монастырь, представляете? Эй, малый! Ты в этой пьесе играл, — встань, изобрази!

Окликнутый мыш встал с лавки, застенчиво гоготнул, постоял, елозя глазками туда-сюда, шумно сглотнул, но так ничего и не произнес. Его ободряли товарищи. Крот увещевал и поощрял его, а Крыс пошел дальше и, взяв за плечи, сильно тряхнул его — все впустую: ничто не могло вывести актера из зажима. Были испробованы все рекомендации Королевского общества спасения на водах (Раздел «Особо тяжкие случаи»), когда вдруг, к счастью для артиста, звякнула щеколда, дверь отворилась, и на пороге появился хормейстер с фонарем и тяжелой корзиной.

Как только на стол вывалили целую груду совершенно конкретных предметов, которые можно было пощупать, понюхать и т. п., беседа о театре захлебнулась. Гора была атакована под командованием Крыса: все что-то нарезали, вскрывали, намазывали, и через несколько минут противник был рассеян по всему столу. Со счастливым недоверием и как бы с высоты птичьего полета, обозревал Крот преображенное свое жилище: недавно голый как степь стол, уставленный теперь лакомствами, сосредоточенные, милые, жующие лица гостей и, наконец, самого себя. Сидя во главе стола, он то и дело отвлекался от трапезы и рассуждал о неисповедимости путей Судьбы, о том, как славно возвратиться в столь родной, пустой и холодный дом. Беседа оживилась, полевые мыши делились самыми-самыми свежими слухами и отвечали, как могли более исчерпывающе, на сотни вопросов почтенного хозяина. Крыс говорил мало, следя за тем, чтобы гости ни в чем не испытывали недостатка или стеснения, а Крот ни о чем не беспокоился и не нервничал.