Ветер западный

Он угрюмо пожал плечами и зашагал обратно, туда, откуда мы пришли; шагал он теперь быстрее, а не волочил ноги в философской задумчивости. От дождя одежда на мне отсырела. Я двинулся следом. По крайней мере, кое-что благочинный упустил по неведению: та совокуплявшаяся пара в доме Льюисов не была супружеской, Джоанна Льюис в это время дня доила коров, и вдобавок изрядная беременность помешала бы ей столь резво кувыркаться в постели. Я молился, чтобы благочинный с его едким умом не смекнул, как было дело.

“Летом Оукэм сияет золотом! — хотелось мне кричать, когда мы шагали мимо первого сарая, где стояли усердные коровы Тауншенда. — Эти коровы раздобреют на клевере, и молоко из них польется рекой, самое сливочное молоко на свете. Оукэм золотист и обилен, а его любовь к Богу неизменна, и неважно, как здешние могут выглядеть со стороны!”

Но когда мы проходили мимо коровника — благочинный опережал меня, — случился переполох: корова нахраписто, с наскока покрыла другую. Глаза пострадавшей затуманились от боли. Жуткий протестующий стон эхом прокатился по сараю, будто несчастную вели на бойню.

— Корова с коровой, абсолютно противоестественно, — обронил благочинный с холодным презрением.

Он задержался на миг, глядя на происходящее, и поспешил домой.

Золотой крючок

Я постучал в дверь Сары, никто не откликнулся. Вошел — Сара спала. Я выбрался на цыпочках и закрыл отсыревшую дверь настолько плотно, насколько это вообще можно было.

— Джон Рив? — услыхал я.

Из-за дома, там, где у Сары был огород, показался Картер.

— Хэрри?

В руках у него была лопата. Он ткнул черенком в стену дома, примерно туда, где находилась голова спящей Сары:

— Пришел проверить, как она.

— И как она?

— Растревожена. Я напоил ее молоком и постарался утешить.

— И утешил, если сейчас она спит.

— Мертвым сном.

— Не говори так. — Я подобрал ведро, валявшееся на земле, поставил его к стене и только тогда обнаружил, что все еще сжимаю в кулаке юбчонку Христа. — Недавно у нее был приступ. Она управилась с ним как нечего делать и была спокойна.

— Ух-х, — выдавил Картер — смешок, хмыканье, недоверие, ворчанье.

О странности этого спокойствия среди приступа боли я рассуждать не стал, догадываясь, что некая тяжесть на сердце породила его. Сам Картер, возбужденный, измотанный, походил на бойцовую собаку к концу драки. Порез на его щеке покрылся кровавой коркой, а повязка исчезла. Его несчастное доброе молодое лицо, утратив надежду, ничего не выражало, и вдруг я увидел, каким это лицо станет в старости.

— Она не подготовила землю к посеву, — сказал он и поплелся обратно в огород. Я двинул за ним. — Только гляньте, более негодной земли я в жизни не видел. Что тут вырастет?

Немного, вынужден был я признать. Два дрозда объедались червями, выкапывая их из земли, — какая ни есть, а польза. И это согрело мое старое заиндевелое сердце.

— Сара умрет? — спросил Картер. Он уже начал копать и глаз от лопаты не отрывал.

— Не знаю.

— Она решила, что хочет умереть.

— Недавно она говорила, что ей лучше.

— Недавно было да прошло.

— И то верно, — сказал я и прищурился, глядя на Картера сквозь дождевую дымку. — В чем дело, Хэрри?

Он воткнул лопату в землю, выпрямился:

— Она собирается признаться в убийстве Ньюмана, вот что. Она так сказала.

Я рассмеялся:

— Ну-ну.

— Хватит стоять тут и нукать, Джон Рив.

— Вот как? — спросил я. — И что прикажешь делать, Хэрри Картер? Стоять здесь и делать что?

Мы уставились друг на друга. У наших ног кудахтали голодные куры. Из низкой серой тучи моросил дождь, и все кругом промокло, отсырело. Я понял, к чему ведет Картер: лишь Бог ведает, откуда взялась болезнь Сары, коварная жуткая болезнь, и в загадочной смерти Ньюмана Сара увидела возможность покончить с этим. Ее жалкая жизнь, должно быть, казалась ей невеликой жертвой, гореть на костре не так уж страшно телу, сжигаемому изнутри изо дня в день. В чем только не признаются люди, когда они в отчаянии, на всякий случай. Предпочтительно навешать на себя как можно больше грехов: чем суровее наказание на земле, тем меньше времени ты проведешь в чистилище. Вот почему она успокоилась — ей не полегчало, и умиротворение не снизошло на нее, покоем ее наградил хитрый замысел. Картер понимал это не хуже меня. Он не спускал с меня глаз, сжимая черенок лопаты побелевшими пальцами. Куры вонзали клювы во что ни попадя. Одна из них больно клюнула меня в ступню.

— Никто не поверит ее признаниям, — сказал я.

— Поверят, если очень захотят.

— Никто не захочет.

— Разве? — Он резко отвернулся и теперь разглядывал улицу. — Любой, кто ищет убийцу, может и захотеть.

— Благочинный не жаждет казни, Хэрри. Он человек справедливый и знает так же, как и мы, что гибель Ньюмана с Сарой никоим образом не связана.

— Я ему не верю.

— Тогда поверь мне. По-твоему, я допущу, чтобы благочинный навредил ей?