Ветеран Армагеддона

— Ну, это ты зря, — Каршон поднял палец. — Писатель должен писать о светлом будущем. Будущее обязательно должно быть светлым. Точно так же, как прошлое должно быть романтичным и бессмысленно жестоким, а настоящее — беспросветным. Читая книгу, человек должен устремляться вперед.

— Но воспитание человека… — Скрябин отвел взгляд в сторону.

— А это и есть воспитание, — напористо сказал Каршон. — Человек видит светлое будущее и понимает, что недостоин жить в нем. И начинает заниматься самовоспитанием.

— Но он так и не сможет привыкнуть к мысли, что будущее — для него!

Каршон всплеснул руками и просиял.

— Вот! — возбужденно крикнул он. — Вот! Вы — попутчик, но ухватили самую суть. Человек видит, что недостоин будущего. И он мысленно это будущее отодвигает. Не для своих детей, так для внуков. Он ведь надеется, что они-то вырастут достойными! И те в свою очередь увидят свою ущербность и будущее отодвинут. Так мы создадим необходимый резерв времени для строительства.

— Постойте, постойте, — заволновался Скрябин. — И сколько это будет продолжаться?

— А ровно столько, чтобы будущее было построено! — крикнул Каршон. — И именно потому нам нужны не просто способные, а невероятно талантливые люди. Чтобы они создали восхитительную картину будущего, недосягаемую для воображения остальных! Чтобы не получилось так: примерится человек к будущему, а оно ему вроде бы и по плечу. Поэтому нам не нужны утопии ближнего прицела, нам нужны утопии о невообразимо далеком будущем.

— Осталось только определить, что строить, — вздохнул Скрябин.

— А вот это, товарищ мой славный, — сказал Каршон назидательно, — это уже совсем неважно. Неважно, что мы строим — светлое коммунистическое будущее или не менее светлое капиталистическое. Главное, чтобы общество было занято самим процессом строительства и отдельные члены его не задумывались над вопросом, почему же в настоящем все живут так плохо. Дать им достойную цель, ради которой они будут готовы подтянуть пояса и засучить рукава, ради которой они будут готовы жертвовать своим настоящим. Теперь вы понимаете, почему так необходимо руководить литературным процессом?

— Понимаю, — задумчиво сказал Скрябин. — Цинично все это.

— Но необходимо, — согласился Каршон. — Литература должна состоять из двух потоков — один из них мутный и непритязательный — должен нести в массы соответствующую культуру. Это поток для быдла, и должен быть быдлу понятен — загадочные убийства, увлекательный мордобой, влекущие воображение женщины и секс, приключения тела, так чтобы яйца ломило и хотелось выйти на ночную улицу. Вторая часть потока — изящна и интеллектуальна, она для избранных. Разумеется, часть того, что мы называем «быдлом», захочет приобщиться к великому искусству. Пусть! Мы не будем им мешать: все они — чернозем, на котором взрастет будущее. Но основная задача — создать литературу мечты. Чтобы мы ни строили, цель будет одна — заставить людей пустить слюни по недосягаемым идеалам. И еще немаловажное обстоятельство: надо дать понять, что решить задачи строительства может лишь сплоченное общество. И тут на первый план выступает национальная идея.

Каршон остановился, раскуривая трубку, выдохнул в сторону Скрябина облако душистого дыма, поднял указательный палец.