Старт космического корабля — пусть даже он стал привычным и рутинным явлением — всегда впечатляет. Глядя на стартовую площадку, где вонзалась остроконечным конусом в небеса громада космического корабля, Гагарин испытывал почти трепетный восторг.
Он вдруг вспомнил, как их впервые привели в цех. На стапелях стояли блестящие, еще без обмазки, шары спускаемых аппаратов «Востока».
— Ух ты! — сказал Попович.
— Братцы, нет слов! — счастливо засмеялся Нелюбов.
Он еще не знал, что никогда не полетит в космос. Случайный конфликт с военным патрулем на железнодорожной станции привел к тому, что из отряда отчислили сразу троих — Нелюбова. Филатьева и Аникеева. Нелюбов был очень самолюбив. Откомандированный в ВВС на Дальний Восток, он с ревностью следил, как в космос летят его друзья и товарищи. Он рассказывал товарищам по службе, что сам был космонавтом, что был дублером Гагарина, но ему никто не верил. Григорий все чаще прикладывался к стакану, и сообщение, что в феврале шестьдесят шестого года он попал под поезд на железнодорожном мосту безвестной станции Ипполитовка, стало закономерным итогом его сломанной жизни. Гагарин никогда не узнал, что случилось с приятелем — трагическая случайность или обдуманный итог неудавшейся, но так счастливо начинавшейся жизни. Вспоминая Нелюбова, Гагарин всегда испытывал горечь и тоску. Нелюбов был блестящим и удачливым человеком, он всегда умел вовлечь окружающих в круг своих проблем и сделать их помощниками. Но в тот раз он обманул самого себя, отказавшись извиниться перед дежурным офицером комендатуры. Подвел себя и товарищей, которые пострадали за компанию. Это было давно, более тридцати лет назад. В тот момент, когда они оказались в цеху, Нелюбову еще только предстояло выпить горькую чашу разочарования. Тогда все было впереди. И будущее казалось прекрасным.
Они с восторгом смотрели на сверкающую кабину «Востока», которая казалась им верхом технического совершенства.
— Ну, кто хочет посидеть в корабле? — с улыбкой спросил Королев.
— Разрешите мне, — сказал тогда он и неизвестно зачем наклонился, расшнуровывая и сбрасывая ботинки. Казалось кощунственным лезть в эту стерильную чистоту в пыльных ботинках. Он так и сидел в кресле пилота в носках, жадно вдыхая запах металла и технического лака, еще не зная, что ему предстоит стать первым человеком, который в этой кабине унесется в космическое пространство.
Уже потом, когда к кораблю привыкли, когда осталось шесть кандидатов на полет, зимой шестьдесят первого года они сдавали экзамен, которым проверяюсь их умение управлять кораблем. Генерал Каманин приказал:
— Старший лейтенант Гагарин!
— Старший лейтенант Гагарин к ответу готов! — бодро отрапортовал он.
— Займите свое место в тренажере, — приказал Каманин. — Задание — нормальный одновитковый полет.
Он был готов и тогда, в раннее апрельское утро на старте, когда Королев прямо спросил его:
— Волнуешься, Юрий?
— Конечно волнуюсь, — пожал плечами старший лейтенант, которому через несколько часов предстояло приземлиться майором. — Все-таки первый раз!
Они стояли чуть в стороне. Рядом одевали дублера — Германа Титова. Жора Петрушин помог Титову справиться с громоздким скафандром, хлопнул его по плечу и что-то шутливо сказал. Гагарин вспомнил, как вечером прошедшего дня пошутил Королев, сказав, что лет через пять в космос будут летать по профсоюзным путевкам, и насмешливо фыркнул.
— Смеешься? — сказал Королев. — Это хорошо. А я вот тоже волнуюсь. Звездную эру открываем, дружочек!
В девять часов семь минут по московскому времени Гагарин крикнул:
— Поехали!
Крикнул неожиданно для себя, такой его вдруг охватил восторг, что он не выдержал и схулиганил. Исполнялась его мечта — он летел в космос, летел первым, он радовался этому, как радуется вернувшийся в небо после тяжелой болезни летчик. Рев двигателей показал, что до взлета остаются секунды. И он закричал. Не для того, чтобы произнести какое-то историческое слово, об этом он тогда просто не думал. Просто радость и волнение, переполнявшие его тогда, потребовали немедленного выхода.
Странно, но сейчас он не испытывал волнения. Наверное, перегорел.