Ветеран Армагеддона

Она и не могла их оправдать, прежде всего оттого, что все мы — и в первую очередь прорабы нашего бытия, — не уверовав в коммунизм, не смогли и уверовать в Бога. Большинство только надеются на него.

Вера и надежда — не синонимы. Это различные понятия. Уверовавший сделает все, чтобы его идеалы одержали победу, надеющийся станет ждать, когда это сделают другие.

Пока мы будем только надеяться, среди нас всегда будет гулять смерть.

Нет, я не о религии. Я о вере. Вера в справедливость и свободу куда более важна для строительства общества. А вера в Бога порождает необоснованные надежды на то, что кто-то сделает мир лучше, надо только подождать.

Нам дали свободу.

Так говорят, так нас убеждают, так нас стараются заставить поверить. Но это невозможно, как нельзя дать человеку тень, как заставить солнечный зайчик скакать по стеклам в ненастный день, так невозможно сделать человека свободным.

Свободу невозможно дать, она живет внутри человека. Это его естественное состояние — быть свободным. Внешние обстоятельства могут согнуть свободного человека, могут его лишить жизни и ограничить существование рамками тюрьмы и немоты, но не могут лишить главного — той независимости от окружающего мира, которую он себе позволил. Свобода — это решимость быть собой.

Иоганн Вольфганг Гете разделял два вида свобод — свободу физическую и свободу идеальную. Несомненно, следует говорить о свободе идеальной — свободе духа, физическая свобода есть всего лишь приложение к ней.

Гнуться и вставать на колени — удел слабого духом человека.

Быть пленником еще не означает того, что человек несвободен, это доказал Спартак и тысячи его товарищей, выбравших смерть и свободу и ушедших из гладиаторских школ на просторы оливковых рощ и виноградников, чтобы умереть, но остаться свободными. Свобода жила в душах гладиаторов, в противном случае все они пали бы на ристалищах во славу цезаря и к восторгу воспаленной кровавым зрелищем толпы. Но они предпочли умереть с мечами в руках и свободными людьми.

Свобода жила в душе Сократа, в противном случае он не выпил бы предложенный ему настой цикуты с полным равнодушием к своей судьбе.

Один французский дворянин, проведший десяток лет в Бастилии, в своих воспоминаниях отмечал: «Находясь в узилище, я ни одного дня не чувствовал себя пленником, Бастилия была всего лишь клеткой, в которой жила моя свободная душа. Я всегда бы мог покинуть камеру, в которую меня посадили, если бы не чувствовал всей унизительности возможного самоубийства».

Еще Мишель Монтень заметил, что готовность умереть делает человека свободным от всякого рабства.

Готовность умереть.

Раб остается рабом, даже если его сделают вольноотпущенником. Подобно Тримальхиону он будет устраивать пиры для своих бывших господ, но не для бывших собратьев по неволе — общение с ними не для него, он уже избрал свой круг общения и тем самым остался рабом, имеющим всего лишь право идти на все четыре стороны. Но он никуда не пойдет, он будет доживать свою жизнь среди господ, в душе оставаясь все тем же рабом, что жил раньше. По зову души он будет славить тех, кого вчера славил в силу своего духовного ничтожества и страха.

Культ личности нельзя навязать, он обязательно живет в душах тех, кто окружает вождя и заглядывает ему в лицо. Именно они поднимают его на недосягаемую высоту и славят громче всех, и именно они радостно бросаются топтать того, кто не выдержал испытания высотой. Но раб не может долго жить без господина, он вновь и вновь будет создавать себе повелителя и подчиняться тому, кто сильнее.

Мало кто знает, но после Манифеста 1861 года, которым было отменено крепостное право, по России прокатилась волна крестьянских выступлений. Вчерашние крепостные, привыкшие к своему прежнему многовековому существованию, не принимали дарованной свободы, им казалось, что их тем самым лишают прав на поля и луга, остающиеся во владении помещиков. Привыкшие жить под барином, они не представляли себе самостоятельной жизни — она казалась им опасной и полной лишений, поэтому они боролись за свое право оставаться рабами, за привычную им жизнь.

Большинство декабристов, отправляясь на площадь перед Сенатом, не мечтали сбросить самодержавие, они всего лишь хотели договориться с самодержцем о приемлемых правилах политической игры, которая определяла жизнь тогдашней империи.

В восьмидесятые годы, находясь в командировках в Туркмении и Узбекистане, я сам видел, как сгибаются люди в поклонах перед баями от советской власти, как целуют им полу пиджака или край халата.

Вирус рабства продолжает дремать в любом — даже самом демократическом — обществе. Достаточно небольшого внешнего толчка, чтобы он начал губить человеческие души. В каждом человеке живет выпестованный временем раб, живущий ожиданием возможных неприятностей и боящийся их. Свобода — это стремление загнать раба в подсознание, избавиться от его давления, преодолеть трусость, присущую рабу. Это невозможно сделать никакими указами и декретами, они могут лишь создать внешние предпосылки для внутреннего раскрепощения человека.