Ветки кизила

На девочке было платье шансонье с глубоким декольте, сделанное из бледно-желтой марли, а на ногах красовались старые блестящие туфли, которые выбросила Сенийе-ханым.

Чернильные пятна, оставшиеся от нарисованных усов Гюльсум, полностью смыть не удалось. Эти пятна немного закрасили красным, поэтому лоб, щеки и подбородок казались усеянными оспинами величиной с чечевичное зерно. Как бы там ни было, но Гюльсум снова опозорилась.

Звенели колокольчики, бубны, барабаны, соседская девушка играла на уде, а Гюльсум, жестикулируя, пела песню:

— Груша на ветке качается, девушка на сцене выступает,
Я сгорел из-за тебя, любимая, любимая!
Я тебя любил, любимая, любимая!

На этот раз дети снова не выдержали и закричали ей из-за кулис:

— Дуреха, танцуй танец живота…

Когда зрители заметили, что вот уже второй акт уд играет в одной тональности, а Гюльсум совершенно не в такт что-то поет, зал снова взорвался от смеха.

Кормилица с Карамусала наконец поняла, что это за маскарад. Она ритмично хлопала в ладоши и корчилась от смеха:

— Долгих лет тебе, дочь моя… живи, не умирай…

Впрочем, хозяйка дома уже не могла смеяться, а только злорадно ухмылялась, заламывая руки и притопывая ногами.

Барышни закрывали лицо руками:

— О Аллах, как она действует на нервы… как она опостылела… мне теперь противна эта девчонка. Я больше не смогу смотреть на нее. — Впрочем, несмотря ни на что, приемыш здорово повеселился вместе со своими братьями, и тот день прошел замечательно.

* * *

Однако делу — время, а потехе — час, человек не должен веселиться все время!

С тех пор, если Гюльсум допускала какую-нибудь оплошность или шалила, хозяйка дома начинала припоминать ей тот спектакль:

— Тебе бы все играть, а как возьмешь веник да подметешь вон в той комнате, так все перевернешь вверх дном!

Или:

— Ты только и знаешь, что играть, ухмыляться и наряжаться в блестки… А вот как просят тебя помыть стакан, так ты его непременно разобьешь! — А потом начинала повторять песню, которую тогда пела Гюльсум, и нещадно била девочку.

Глава девятнадцатая

С тех пор, как Гюльсум появилась в этом доме, минуло ни много ни мало полтора года. Исмаил наконец совсем забылся. Гюльсум больше не чувствовала обиду в сердце, когда время от времени вспоминала о нем. Даже его лицо настолько стерлось из ее памяти, что она сомневалась, узнает ли его сразу, если случайно где-то встретит.

Слова кормилицы из Карамусала оказались пророческими. Однако от Гюльсум требовалось не только забыть Исмаила, но и переключить свою любовь на Бюлента, стать для него настоящей старшей сестрой. В противном случае передать ребенка на ее попечение со спокойной душой было бы невозможно.

Чего только не делала ханым-эфенди, чтобы растопить сердце девочки по отношению к ребенку, но все напрасно. Бюлент уже подрос. Любимый ребенок в семье, который уже начал морщить носик и ротик, лепетать и улыбаться, показывая единственный зуб всем вокруг, кто подходил к нему, не делал исключения и для Гюльсум. Однако эта предательница относилась к ангелочку бесчувственно и равнодушно, а на его нежные улыбки отвечала холодным и враждебным взглядом.

Впрочем, уже не оставалось сомнений, что эта девочка не способна не то что на нежность, а вообще на какие-либо прекрасные человеческие чувства. Этот последний опыт ханым-эфенди оказался тоже неудачным. Гюльсум не станет порядочным человеком. Разве пойдет впрок воспитание испорченному человеку? В этом мире с плохими людьми не могут справиться даже пророки. Что же тогда может сделать женщина с душой ангела?

Конечно же, совесть не позволяла ханым-эфенди выбросить девочку на улицу, она собиралась терпеть до последнего.

Да, Гюльсум не подавала надежд встать на путь истинный. Девочка смело расхаживала по дому, играла, болтала с прислугой о том, о сем и передавала сплетни. Но, как только ее вдруг просили сделать хоть какую-нибудь, даже пустяковую работу, она делала кислую мину…

У нее не было никаких обязанностей по дому.

Целыми днями ее работа состояла исключительно из игр и забав. Когда дети играли в извозчика, она всегда была лошадью, тянула телеги. Когда они хотели есть, она взбиралась на деревья собрать плоды и рвала энтари и прочую одежду, не обращая на это внимания. Ведь она не шила ее сама и не давала своих денег на материю.

Она говорила, что копает для детей бассейн, и непременно ломала лопату.

Когда ее просили развесить белье или хотели послать в лавку, дети кричали в один голос: «Гюльсум играет с нами, мы не хотим отпускать ее». Она начинала ныть: «Не надо, а то меня опять побьют. Считается, что побои меня учат». Она думала, что такими словами сможет обмануть взрослых.