Вето на любовь

— Хотела, чтобы он вырос хоть немного похожим на тебя. Пусть не визуально, так характером. Нечего там от того… «травоядного» брать. — Горестно, очи в очи. — Федь, честно. Я бы все отдала, чтобы он был твоим ребенком. Но… — нервически сглотнула слюну. Опустила взгляд. — Прошлое уж не перепишешь. Да и…

— Котенок, — резво перебил меня. Обнял за шею — притянул к себе. Обвилась и я руками вокруг его поясницы. Провел рукой, погладил меня по голове. Поцелуй в висок. — Всё хорошо. Федька — наш сын. Мой. И хватит переживать. Я его очень люблю. И неважно как там, что… хорошо? — Колючая тишина. — Мы справимся. Мы, все трое, справимся.

* * *

— А что там Ника?.. — обронила, осмелилась я, когда мы уже вынырнули из подъезда и подались в сторону садика.

— А… да, — скривился, махнув рукой. Взор около.

— Что? — встревоженно я.

— Да ничего хорошего.

— Что такое? — обмираю на месте. Взгляд требованием на Рогожина.

Подчинился. Остановился. Лицом к лицу со мной.

— Да… — поморщился от неприятных чувств. — Связалась не с тем, с кем надо.

— В смысле? — обомлела я от удивления еще больше.

Шумный вздох:

— В прямом. Того еще типА себе… в «женихи» нашла. Сплошной пример для подражания.

— Что, серьезно? — округлила очи.

— Ага, — саркастическое. Наградил учтивым (полного взвинченности и злости — не на меня — на «него» и на нее) взглядом. — Бандюган, короче, — сплюнул раздраженно на землю.

Прожевал эмоции.

— Ну-у, — протянула я сквозь робкую улыбку. — Ты тоже… так-то не ангел. Но я же тебя люблю.

Окоченел. Глаза в глаза со мной:

— Не сравнивай нас! — гневно.

— Но она же его любит? — не унимаюсь я, хотя и дрожь по телу (волнением и из-за спора, страха оттолкнуть Федю; и из-за Ники, за которую всей душой болею, как за себя).

И пусть не знаю всей подноготной, но сжалось от потаенной радости сердце. Раньше мне казалось, что она так и не найдет того, кто будет в пору ее боевому, чистому, как по мне, идеальному характеру. Того, кто сможет с ней тягаться. Того, кто сможет быть достоин ее.

— Говорит, что… да, — наконец-то проиграло его упрямство мне — сдался Федька, вынужденно ответив.

— Ну… Вероника — не глупая девушка, — веду отважно дальше я. Шаги по ранее заданному маршруту. Последовал и Федор за мной. — Раз любит, значит, за что-то? — продолжила я. — Верно? Или, по-твоему, она мазохисткой стала? — криво усмехаюсь, глупо язвя.

Хмыкнул. Вперил на мгновение в меня пристальный, отчасти удивленный, взгляд Рогожин. Молчит, выжидая, комкая какие-то свои тяжелые, колкие мысли.

— Вот и не решай за нее. Вон, за меня уже нарешали, — метнула я в сторону (своего прошлого) головой. — И что? Я была счастлива? Да, я была в тепле, но как птица в клетке. Каждый день по расписанию — еда, вода, прогулки. Были обязанности и возможности отдыха. Было всё — да только жизни не было. Федь, ты даже не представляешь… что мне пришлось пройти… морально пройти за эти годы. Я жить не хотела, — отвела в сторону взор, сгорая от стыда. — И, если бы не Федька, если бы не ребенок… точно бы тебя не дождалась.

— Вань, — поспешно потянулся ко мне, заставил замереть на месте.

Коснулся щеки — отдернулась.

Глаза в глаза:

— Без любви… — рычу, режу дальше, уже сквозь слезы, — это не жизнь. А если у нее есть чувства… Даже если он, я не знаю, — замотала головой, — исчадье ада для всей планеты, разочарование для всех его и ее знакомых, близких. Это же Ника — и, если она его полюбила, по-настоящему полюбила, значит было за что. Значит… на самом деле он другой. — Многозначительный, требовательный, пронзающий мой взгляд.

Сцепились мнения.

— Ты сейчас опять на меня намекаешь, да? — криво усмехнулся с опаской.

— Нет, — резво. — Я говорю о том, что сердце знает… кого и за что выбирает. И не нам, нелепым, глухонемым зрителям, его осуждать. Не нам за них решать. Лично я рада за Нику. Рада, что, как и я, она нашла себя. Хоть на сколько времени — но она будет свободна и счастлива. Как я с тобой, Федь. Не суди строго. Ты тоже не для всех мил. А мой отец, так он… Он вообще, как и моя мать, спал и видел рядом со мной доброго, заботливого магната. Вот только мне этого не надо было. Мне нужен был лишь ты. Ни достаток, ни должность, ни положение в обществе. Лишь ты. Так и с Никой — позволь ей самой выбирать, даже если ошибается. Это ее жизнь — и ей решать. Ибо под чужую дудку… сил долго не хватит плясать: марионетка сломается.

* * *

— А о нас? Что она говорит о нас? Что думает? — криво улыбаюсь, все еще не имея сил попрощаться, оторваться от своего Рогожина. Замерли у калитки.

— Она не знает… ничего, — отвел смущенно взор в сторону.

— Почему? — округлила очи я.

Сердце в волнении, в странных предчувствиях, страхах сжалось.