Ветренное счастье

— Ты бы ещё ей в горло впился, собственник несчастный! — увидев себя, на карачках крадущегося к кустам у воды, он зажмурился и, не переставая смеяться, замотал головой. — Ну и хорош же ты был! Повезло ещё, что никто не застукал, в век бы не отмылся! — на глазах Кирилла выступили слёзы. — Многоженец! Деревенский султан! — протянув руку, Кирилл взял то, что осталось от удочки, и, приставив одну половинку к другой, громко выдохнул: — Ещё одна такая рыбалка, Кряжин, и ты свихнешься от ревности.

* * *

— Любушка, а ты случайно не знаешь, что такое произошло с нашим Кирюшей? — усадив маленькую Аннушку к себе на колени, Анфиса протянула ей бутылочку с молоком. — Какой-то он странный сегодня, вроде как не в себе. Пришёл с рыбалки — есть отказался, удочку где-то сумел поломать… — она недоуменно пожала плечами. — И вообще… весь день долбит колуном, как будто чью-то душу вышибает.

— Так отец же сам попросил его переколоть все оставшиеся чурбаки, — удивилась Любаша, — вот он и колет.

— Колет-то колет, да как-то… странно… — задумчиво протянула Анфиса. — Может, случилось у него чего?

— Не выдумывай ты, мам, лишнего, — Любаша бросила взгляд в окно, — ну что у него могло случиться?

— Да мало ли что… — томимая дурным предчувствием, Анфиса опустила глаза. — И опять же, где он ухитрился так удочку разбить?

— Далась же тебе эта удочка! — громко проговорила Любаша. — Вот ведь ценность нашла: кусок орешины да два метра лески!

— Разве дело в леске? — неохотно уронила Анфиса, и отчего-то перед её глазами всплыло узкое личико Марьи с пронзительными серо-зелёными глазами и огромной копной золотисто-пшеничных волос.

— А в чём? — Любаша непонимающе посмотрела на мать. — Знаешь что, не забивай ты себе голову всякими глупостями.

— Ты думаешь? — Анфиса попыталась выбросить нехорошие мысли.

— Я не думаю, я уверена.

…Над Озерками уже спустилась глубокая ночь, когда Анфисе показалось, будто бы в сенях скрипнула дверь. Прислушиваясь, она привстала на локте, затаила дыхание и стала вглядываться в кромешную темноту, но в доме больше не раздавалось ни единого звука. Подождав пару минут, она опустила голову на подушку и уже решила, что скрип ей почудился со сна, как вдруг в дверном проёме горницы появилась чья-то высокая тень.

— Кирилл, ты, что ли? — от испуга сердце Анфисы часто заколотилось.

— Я, тёть Анфис, — стараясь не скрипеть половицами, Кирилл на цыпочках переступил дверной порожек и, словно цапля, высоко поднимая длинные ноги, на ощупь двинулся к своей комнате.

— Ты чего полуночничаешь? — негромко прошептала она.

— Мне на двор надо было, — так же тихо ответил он. — По нужде.

— Нечего было на ночь молоко глушить, — успокоившись, Анфиса зевнула и, укрыв одеялом ухо, уже повернулась на другой бок, как вдруг снова привстала на локте. — Кирюш, а ты дверь за собой запер? — внезапно ей показалось, что от зятя тянет сигаретным дымом.

— А как же, запер, — шёпот Кирилла уже слышался у самой шторки.

— Ну и хорошо, — устроившись поудобнее, Анфиса закрыла глаза и тут же провалилась в сон.

Проснулась она оттого, что где-то далеко-далеко, чуть ли не на другом конце деревни, слышались неясные крики.

— Гриш, а Гриш! — Анфиса затрясла мужа за плечо.

— Чего тебе? — сонно выдохнул он.

— Слышишь, на улице кто-то кричит? — Анфиса с тревогой прислушалась.

— И что тебе неймётся? Спи, ночь на дворе, — Григорий недовольно закряхтел и, повернувшись на другой бок, плотнее укрылся одеялом. — Мужики нажрутся и ходят по деревне, горланят почём зря, а ты всё слушаешь. Спи давай, нечего скакать.

Закрывшись одеялом до самой макушки, Григорий затих, но вскоре зашевелился снова.

— Анфис, ты уже спишь?

— Нет ещё. А что?

— Слышь, — Григорий отбросил край одеяла, — а ведь и впрямь где-то кричат. Что это может быть, как думаешь?

— Не знаю, — лёжа на спине, Анфиса во все глаза глядела на тёмный силуэт мужа.

— Уж не пожар ли где? — испуганно прошептал Григорий, глядя на редкие слабые отсветы, время от времени отражавшиеся на крашеных переплётах дальнего окна.

Стараясь не перебудить весь дом, он потихоньку сдвинулся к краю постели и, опустив ноги на пол, на цыпочках подошёл к окну.

То, что он увидел, заставило его на миг оцепенеть. На дальнем конце деревни, разрывая черное небо огромными рыжими всполохами, пылал пожар, и его длинные ржавые языки вылизывали тёмную высь августовской ночи, поднимаясь к самому небу.

Рванув кверху железный шпингалет, Шелестов обеими руками распахнул окно, и тотчас же до слуха Анфисы донёсся сухой оглушительный треск, отдалённо напоминающий ружейные выстрелы, и чьи-то хриплые крики.

— Гриш, что это? — боясь поверить в страшное предположение, Анфиса сжалась под одеялом в комок и почувствовала, как между лопаток побежали холодные мурашки.

— На том конце что-то горит, — с беспокойством отозвался Шелестов.

— Не Матвеевы ли? — вопрос вырвался сам, ещё до того, как Анфиса успела что-либо сообразить.