Ветряные мельницы надежды

Не знаю, сможешь ли ты простить меня, Себастьян, но надеюсь, что ты попытаешься. Надеюсь, ты поймешь, как сильно я боялась. Его боялась — и того, что он может сделать. Не только за себя боялась, больше за тебя. Мне тогда казалось, что так будет лучше для тебя. Я думала — пусть ты лучше вырастешь без мамы, но по крайней мере тебя не будут рвать на части. Хотя, возможно, я была не совсем честна перед самой собой. Надеюсь, ты поверишь тому, что я сейчас скажу, потому что это истинная правда. Сыночек, за эти годы не было ни единого дня, чтобы я не пожалела о своем решении. Если бы я могла вернуть тот день, когда согласилась на его требование отдать тебя! Я-то думала, мы будем хоть как-то общаться, пока ты растешь, переписываться или разговаривать по телефону… Я писала тебе, писала, а ты не отвечал — и я решила, что ты меня ненавидишь.

Возможно, так оно и есть.

Давай попробуем начать все сначала, Себастьян?

Ты уже взрослый, почти мужчина. Мне трудно принять этот факт. А еще труднее признать, что мой сын — взрослый человек, которого я почти не знаю. Пожалуй, на сегодня достаточно. Добавлю только, что очень хочу узнать тебя, мой мальчик. Очень хочу, чтобы ты снова стал частью моей жизни. Если ты согласен — только скажи, и это будет хороший старт.

Я люблю тебя, Себастьян. Всегда любила и всегда буду любить.

Твоя мама Селия Висенте.

Я поднял голову и увидел, что у Делайлы блестят глаза. Она ни о чем не спросила, но я все равно услышал ее вопрос. И ответил:

— Не знаю.

— Это твоя мама.

— Она не должна была меня бросать.

— Никогда не знаешь, сынок, почему люди поступают так, а не иначе. Ты хотя бы выслушай ее. Попробуй увидеть ситуацию ее глазами.

— Я только что это сделал. И что? Все равно она должна была бороться за меня.

— Наверное, — кивнула Делайла. — Наверное, должна была. Или могла бы. Кто знает? Не люблю судить, тем паче когда не в курсе всех подробностей. Но я тебе вот что скажу, сынок… Подумай. Как следует подумай, прежде чем навсегда отвернуться от матери.

Она замолчала. И я молчал — очень долго. А что на это скажешь?

Делайла прервала паузу.

— Китайскую еду пробовал? — спросила она.

Я покачал головой.

Она вздохнула:

— Не стоило и спрашивать. Ну-ка, готовься, сынок. Сейчас закажем обед.

* * *

Не хочу особенно распространяться о том, как я провел ночь на станции. Скажу лишь, что пришел после ужина и просидел на «нашей» скамейке под лестницей до четырех часов утра. Люди, которые спускались на платформу, садились в поезд и уезжали куда-то по своим делам, через несколько часов, вернувшись, здорово удивлялись, увидев меня на той же скамейке…

Но я не могу, не хочу, да и просто не в состоянии, даже если б попытался, объяснить вам, что творилось у меня внутри. Карусель мыслей. Гигантские прыжки от надежды к отчаянию и обратно к надежде. Да я бы со стыда сгорел, если бы признался вам, что искусал губы до крови. Хотя я ж только что в этом признался… Стыдно.

Мыслей было слишком много, чтобы все вспомнить. Да охоты никакой нет переживать их снова. К тому же и смысла в них особого не было.

Я не мог соображать разумно — весь на нервах был. Эмоции заменили мысли. По крайней мере, отчаянно их затуманили.

Я с трудом вспоминал минуты, когда испытывал какие-то другие чувства. Нет, я помнил, как держал Марию за руку на улице, как поцеловал в первый раз… но все это казалось сном. Или смутными картинками из предыдущей жизни. Может, ничего этого и не было? Может, мои мозги придумали Марию, чтобы я умом не тронулся?

В четыре утра я сел на поезд и поехал домой.