Ветряные мельницы надежды

Я вышел на Лексингтон-авеню, поднял голову и увидел луну. Плывет себе в небе, до странности низко, и светит вовсю. А ведь не круглая еще, со щербинкой, — до полнолуния не дотянула. Я вспомнил слова Делайлы. Насчет чего-то большого, не сделанного руками человека.

— Спасибо, — громко сказал я. — Хотя и не за что.

И пошел к Делайле.

* * *

Рассвет. А я даже не ложился. Даже не пытался уснуть. Подушка и одеяло, которые оставила для меня Делайла, так и лежат аккуратной стопкой на диванчике.

Я сидел на подоконнике и смотрел на улицу. У Делайлы широкий подоконник — вроде скамейки под окном. В квартире отца такой же, но чтобы он позволил мне усесться и глазеть в окно?!

Глаза у меня горели, будто песком в них сыпанули, и в желудке как-то противно было. Если б я вздремнул, мне стало бы лучше, но какой там сон…

Из подъездов то и дело выбегали люди, торопились на работу. Машины гудели, тормозили слишком резко, едва не сбивая прохожих. Жизнь кипела.

Жизнь кипела — вокруг меня. А я мог только наблюдать.

И мечтать о такой же жизни.

Я почувствовал ладонь у себя на плече. Делайла проснулась, а я и не заметил. Она была в ярко-розовом халате с цветочками, вышитыми на подоле и воротнике.

— Не пришла, сынок?

Я мотнул головой.

Минуту-другую Делайла стояла рядом и вместе со мной смотрела в окно. Точно смотрела на мир, на жизнь других людей моими глазами. Но у нее-то все хорошо. В отличие от меня, у Делайлы жизнь есть. И всегда была, насколько я понимаю. Так что вряд ли мы с ней видели за окном одно и то же.

— А вдруг я ее больше никогда не увижу?

Я еще договорить не успел, как вспомнил, что уже задавал Делайле этот вопрос. Давным-давно. По крайней мере, лично для меня — точно давным-давно. Я вспомнил и ответ Делайлы. Ответ, который и тогда показался мне невероятным. А ведь я даже имени Марии тогда еще не знал. Даже ни разу не прикоснулся к ней. Сами понимаете, что теперь ответ Делайлы показался мне совершенно немыслимым.

— Нет, ничего… Я ведь уже спрашивал.

Делайла потрепала меня по волосам.

Через пару минут я услышал, как она возится на кухне с завтраком.

* * *

Спустя всего лишь два дня я окончательно потерял надежду.

Нет. Пожалуй, «окончательно» слишком сильно сказано. Пожалуй, правильнее сказать — «почти окончательно», хоть это и странно звучит. Короче, я потерял надежду, но не совсем, потому что по-прежнему днем бродил по улице Марии. И по-прежнему просиживал ночи на скамейке станции «Юнион-сквер». Вот только и днем, и ночью я был уверен, что больше никогда ее не увижу.

Разве не странно, как быстро все меняется. Той ночью, когда мы должны были встретиться, а она не пришла, я был уверен, что она появится. Всегда ведь приходила — значит, придет. И как же трудно мне было признать, что этого не случилось. Мозги просто отказывались в это верить.

Зато теперь все наоборот. Я часами сидел на «нашей» скамейке под лестницей — и не верил, не верил, не верил, что увижу ее.

Вы спросите — зачем же я там сидел? Трудно сказать. А куда еще я мог пойти? Я не мог целыми днями слоняться без дела по квартире Делайлы и путаться у нее под ногами. У нее ведь, в конце концов, своя жизнь. Я не мог вернуться домой. Я не мог уехать в Мохаве без Марии. Единственный выход — найти ее. Вот я и дежурил то на ее улице, то на платформе «Юнион». Можно сказать, за соломинку хватался.

А Мария не появлялась.

* * *

Это случилось как-то утром, до завтрака. Часов в восемь. Делайла еще спала — позже обычного. А я отдраивал пол на кухне. Только не подумайте, что он был такой уж грязный. Совсем нет. Просто я подумал, что хорошо бы снять старый слой воска и натереть по новой. Мне хотелось сделать приятное своему лучшему другу на свете.

Когда зазвонил телефон, я решил, что это дочь Делайлы звонит и что Делайла поговорит у себя.

Однако через минуту Делайла вышла из спальни, в этом своем громадном розовом халате и с телефонной трубкой, прижатой к груди, как будто хотела перекрыть звук тому, кто ей позвонил. А вид у нее был страшно удивленный.

— Это тебя, — сказала она шепотом. У меня в желудке похолодело. И не только в желудке. У меня даже кровь, по-моему, превратилась в лед. Отец. Он меня нашел. Или полиция. Он обратился в полицию, и копы меня нашли. — Твоя бабушка Энни.

Холод не сразу из меня вышел, и перед глазами плыло — я даже не помню, как взял трубку. Кажется, я сказал: «Алло?» По-дурацки получилось — вроде я не знал, к кому обращаюсь.

— Себастьян? Это я. Бабушка Энни.

Горло у меня так стиснуло — ни слова не протолкнуть. Я пытался сообразить, помню ли этот голос, но, если честно, столько лет прошло, что… вряд ли.

Бабушка снова заговорила — я-то молчал в трубку.

— Ничего, что я узнала номер Делайлы в справочной? Делайла как будто не возражала. Ох, надеюсь, я ее не разбудила? Неужели разбудила? Понимаешь, я хотела поговорить о твоем приезде.

Эти ее слова разбудили меня.

— Можно, бабушка? Я могу приехать?