Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века

Как писала исследовательница народной религиозности Е. Б. Смилянская, «магию подозревали везде, где чувство выходило из подчинения разума». По её наблюдениям, «магическое сознание склонно объяснять “злым помыслом” не только душевную одержимость, сопровождающую любовную страсть, но и болезнь физическую» (курсив автора. –  В.К.)[114]. Историк А. С. Лавров заметил: «Совершенно очевидно, что любовная магия воспринималась как “чёрная”, отречённая»[115].

Тоска могла овладеть человеком так.

Осенью 1850 года жившая в починке Лобачевском Глазовского уезда Вятской губернии крестьянская девка Палагея Мокрушина, 23 лет, приболела и вскоре решила, что её «испортил» сосед Михаил Коробейников. По её версии, он подлил какого-то снадобья в «яровой кисель». Правда, тогда угостилось несколько человек и остальные ничего такого не ощущали. Как было записано со слов пострадавшей, «лишь только поела она этого киселя, то в то же время почувствовала болезнь во внутренности своей и объята была несносною тоской»[116]. Спустя некоторое время сидела она у себя дома на печи. Туда пришёл Коробейников, чтоб лечить наговорами какую-то их родственницу. Тут-то Палагея и сообразила, что он, оказывается, чародей! А он, закончив с той бабой, расположился на полатях. Вот её показания в пересказе чиновников: «…Коробейников, лежавши на полатях к верху лицом, читал какую-то длинную речь, которая заключалась в том, чтоб напустить на неё Палагею тоску. И во время чтения дотрагивался бывшею в руках его лучиною до левого ея боку. Из всей речи она по тяжкой болезни помнит, что только он призывал всех ветров и духов для того, чтоб они напустили на неё несносную по нём тоску. И лишь только он кончил речь свою, то она задрозжала всем телом, а болезнь жесточе прежнего начала свирепствовать, и во внутренности у ней появились какие-то животные, которые безпрестанно трапещутся и причиняют давление сердца до того, что она еле переносит» (курсив мой. –  В.К.)[117]. Палагея утверждала, что он уже прежде домогался её: основывала она «подозрение своё в испорчении её Коробейниковым на том, что он ранее сего имел виды склонить её к прелюбодеянию с ним, но так как она от сего уклонялась, то он, выдавая себя за чародея, каковым и действительно есть, не смотрев на ея несогласие, надеялся склонить к сему чародейством, а в противном случае напустить болезнь»[118].

Далее оказалось, что животные, которые завелись у неё в утробе, – бесы. У Палагеи открылась способность вещания не своим голосом. К ней стали отовсюду приходить люди, которым голос давал предсказания, и они платили семейству Палагеи деньгами и съестным. Она вместе с домашними приехала из своего починка в город Вятку. И только в 1853 году, после вмешательства самого губернатора, кликушу наказали за ложный донос на Коробейникова: прописали ей розог и водворили по месту жительства.

Вынос покойника. Вятка

Началось-то всё с того, что немолодая по тогдашним меркам девушка заподозрила: женатый сосед её вожделел. Почувствовала она ту самую тоску, которую наводили колдовскими манипуляциями, когда хотели кого-либо к себе приворожить. Тоска была ощутима как тяжкая болезнь и проявилась подобно отравлению. В конце концов, стала Палагея кликушествовать.

Значит, снадобье, отравлявшее человека, могло-таки вызывать «тоску» – состояние, которое считалось первейшим признаком любовного приворота. Не для того ли Мавра применила сильнодействующий порошок из чемерицы – целебного и ядовитого растения, хорошо знакомого людям XVIII века?

Глава 4 Картёжники в ссылке

Академики игры. Последствия праздничной драки. На житьё в уездные города. Хворый секунд-майор. Бесчинства коллежского асессора. Игроки и ревизор

В Центральном государственном архиве Кировской области (ЦГАКО) хранится архивное дело из фонда канцелярии вятского губернатора с заголовком: «Дело о карточных академиках». В нём собраны официальные бумаги за 1797–1798 годы. Как только дело было закончено, канцелярские служители дали ему столь интригующее заглавие[119].

Академики игры

В самих архивных бумагах выражение «карточные академики» ни разу не встречается. Похоже, оно было неофициальным – современники знали, что так именовалась шайка московских шулеров, разоблачённых и подвергнутых наказанию в 1795 году. Об этих людях многие слышали, их многие запомнили: например, о них вкратце писал публицист и учёный В.А. Гольцев в своей книге о законах и нравах в XVIII веке[120].