Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века

Блинов послал книгу Короленко, сделав надпись: «Глубокоуважаемому борцу за вотское племя и победителю в Мултанском процессе Владимиру Галактионовичу Короленко от автора. 1898, сентябрь 23, г. Орлов». Короленко читал её внимательно, сделал более пятидесяти пометок[415]. И сразу же откликнулся резко критическим отзывом, прикрывшись псевдонимом – как бы от лица некоего вятчанина с распространённой в тех местах фамилией Зырянов. Рецензия вышла в издававшемся им совместно с Н. К. Михайловским журнале «Русское богатство» спустя месяц после публикации там предыдущей статьи Короленко «По поводу доклада священника Блинова». «Парфён Зырянов» указал на несуразности в книге Блинова относительно буддизма вотяков, несколько раз провозгласил, что автор – никакой не учёный, посетовал на легковерие Блинова и отсутствие у того критического чутья[416]. А в частном письме к юристу А. Ф. Кони в ноябре 1898 года Короленко заклеймил книгу Блинова так: «Глубочайшее невежество, грубые искажения печатных текстов и крайнее, почти ребяческое легковерие к тем самым “толкам и слухам”, которые так трудно было разоблачать во время процесса и которые, однако, были, в конце концов, разоблачены, – таковы черты этой работы, прекрасно дополняющей инквизиционную картину. Это – теория той практики, которой держались полиция и, к сожалению, также судебные власти в этом деле»[417]. Самому Блинову Короленко в письмах от 16 ноября и 14 декабря того года объявил: «Мы решительные противники»; «Переписываться нам, действительно, незачем, – мы, очевидно, говорим на разных языках»[418].

Живший в уездном городе Вятской губернии Сарапуле педагог и литератор С. Н. Миловский знал Блинова и при этом общался с Короленко. В письме к Короленко (по-видимому, в декабре 1898 года) Миловский с иронией перелагал свои и чужие впечатления: «Что касается Блинова и его сетований, то они вполне понятны. Он давно отстал от своей духовной братии, но не пристал и к противоположному берегу. Его неудачная вылазка в тоге учёного попа оказалась смешной, – она отняла у него всякую учёность, так что после Ваших “Зыряновских разъяснений” во втором издании своего учёного труда, если оно будет, ему придется снять неподобающую вывеску от учёности, а заменить её другою более подходящей. Впрочем, нельзя думать, что он хотя бы угодит кому-нибудь своим трудом и менее всего – духовному ведомству, которое в лице Синодального Обер-Прокурора по мултанскому делу солидарно с Вами. <…> Долговременная жизнь в захолустье повлияла на него неблагоприятно, – его голова приучилась делать выводы без достаточных оснований. Это вполне понятно. Живя среди людей с верою в бесовскую силу и во всякую нечисть, слушая рассказы о сонных видениях, невольно охватываешься этой атмосферой, дышишь ею, разучишься думать логично, а затем в одно прекрасное время и начнёшь играть парад. Нужна дезинфекция, а её-то подчас не хватает. Блинов же к тому и не молод, ему более 60. На старости лет – и такая рюха! – это хоть кого огорчит, а он знает себе цену… Одна сарапульская купчиха жертвовала на епархию 30 тыс. рублей лишь бы вернуть Блинова в Сарапул. Курьёзна была эта торговка на одном публичном обеде в женском монастыре во время предстоящего праздника… А теперь очутиться ни в тех, ни в сех. Вот он и оплакивает свое грехопадение…»[419]

Ахтырская кладбищенская церковь. Вятка. Конец XVIII века

Тем не менее и впоследствии Блинов обращался к Короленко. В январском 1899 года письме Блинов обронил две знаменательные реплики: «…Мне до боли жаль инородцев, о которых идёт речь…»; «Главное, Вы не сердитесь на меня: чего нам делить, жизнь так коротка, а дела много – конца не видать». И подписался: «искренне уважающий Вас»[420].

А ведь ещё выяснилось, что Блинов вскоре после опубликования направил свою книжку в Академию наук, претендуя на премию. Было бы странно, если бы она получила академическую награду. Во-первых, это скорее публицистика, нежели научная монография. Во-вторых, работа, в которой растолковывалось, что у удмуртов случаются человеческие жертвоприношения, вновь поднимала уже закрытую оправдательным приговором тему. А от этих длительных и, по сути, постыдных обсуждений все уже устали. Образованная публика успокоилась, уверив себя: суд, наконец, подтвердил то, во что приличные люди верили с самого начала – в просвещённой России не может быть этакого дикарства.