Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века

Действительно, как отмечала занимавшаяся этой темой историк С. В. Голикова, в то время «кошка относилась к разряду промысловых животных». По деревням разъезжали «кошачники», выкрикивая: «Кошки на лошки менять!» (на ложки). Получив кошку и дав взамен какую-нибудь привлекательную мелочь, они убивали животное, ударив о деревяшку либо о сани. Тут же снимали шкуру. Ради шкурок всё это и устраивалось. Авторы, писавшие в то время о таком промысле, как заметила Голикова, выступали не за прекращение, а лишь за упорядочение убийств: чтобы кошек, которые обычно бывали любимицами крестьянских детишек, прибивали, скажем, где-нибудь в специальном помещении, а не на глазах у всей деревни. Этих заготовителей иначе называли «посудниками», потому что вещами на обмен служили глиняные горшки да деревянные ложки. Кроме кошек, они выменивали у крестьян и других животных – собак, ягнят и телят, зайцев, даже сорок[427].

В рассказе Н. С. Лескова «Юдоль» (1892), где говорилось о голоде в 1840 году на Орловщине, о кошкодралах сказано: «Они покупают кошек и тут же их убивают о колёсную шину телеги или о головашку саней. Цена кошки чёрной и серой – гривна, а пёстрой – пятак меди»[428]. И.А. Бунин в зачине повести «Деревня» (1910) рисовал типичную для XIX века картину:

«Тянутся, бывало, в телеге с рундуком посерёдке и заунывно орут:

– Ба-абы, това-ару! Ба-абы, това-ару!

Товар – зеркальца, мыльца, перстни, нитки, платки, иголки, крендели – в рундуке. А в телеге всё, что добыто в обмен на товар: дохлые кошки, яйца, холсты, тряпки…»[429] Здесь у Бунина не специализированное занятие по добыче шкурок – это у него старьёвщики, которые берут почти всё, любой хлам. В. Г. Короленко в очерке «Божий городок» (1894), при описании предместья города Арзамаса в хорошо ему знакомой Нижегородской губернии, упоминал среди тамошних типов двух рабочих, которые были «исконные арзамасцы, скорняки-кошатники». Иначе они названы работающими «по кошачьей части». Правда, по какой-то причине «дело их идёт плохо, хоть брось…»[430].

Из кошачьей кожи изготавливали, например, поясные кошели для денег, их так и называли – «кошки»[431]. И конкретно: в Пермской губернии во второй половине XIX века слово «кошка» означало: «вывернутая кошачья шкура, которую крестьяне употребляют вместо мешка для хранения денег»[432].

В 1790 году арестовали крестьянина Игнатия Хворова, жившего в Сарапульской округе (уезде) Вятского наместничества (губернии): его заподозрили в связях с разбойниками, потому что после нападения шайки на дом священника Василия Молчанова Хворов заявил «в похмельных словах, что, де, разбойники были, но еще и будут». При обыске у него нашли вещи, вроде бы взятые разбойниками в доме священника. Выходило, что он – один из укрывателей, а это тогда каралось самым жестоким образом[433]. Хворов оправдывался, утверждая, что вещи его собственные. В запротоколированной речи сарапульского мужика как нечто общепонятное мелькнуло слово «кошка» в том давнем, забытом ныне значении, а именно: «три кошки, кошелями сшитые, и собачья кожа, кошелем же сшитая». Он твердил, что эти вещи куплены им у незнаемых людей, найденные же в кошелях медные монеты принадлежат ему самому, а не каким-то разбойникам[434]. То, что у простого человека мешочки для денег были изготовлены из кошачьих и собачьих шкурок, – заурядное в те времена обстоятельство.

Битьё кошек – последнее дело

В Вятском крае, где в 1870–1880-х годах В. К. Магницкий изучал народную жизнь, в конце XIX века бытовали ещё словечки «кошешник» и «кошкодёр». Первое из них, по толкованию современника – учителя и собирателя местной лексики Н. М. Васнецова, – означало не только «любящего кошек», оно могло иметь и такое значение: «Торгующий деревянной столовой посудой, меняя её на кошек, на кошачьи шкуры. Ездят большею частию зимою. Если кошешник получает живую кошку, он тут же её и убивает; шкуру сдирает, а мясо бросает потом». Кошкодёр же, по Васнецову, – «бранное слово; означает человека безжалостного, не имеющего жалости, сострадания»[435]. На рубеже XIX–XX веков в Сарапульском уезде Вятской губернии, по свидетельству тамошнего уроженца Д. К. Зеленина (ставшего впоследствии знаменитым этнографом), разъезжали «кошатники», кричавшие: «Кошки на ложки»[436].