Ветры низких широт

Море, в отличие от земной тверди, редко находилось в состоянии покоя, вернее, сам покой как бы противопоказывался ему, и море чтило эти противопоказания, вечно находясь в размеренном движении, но иногда случались моменты, когда движение теряло свой исконный размер и превращалось в хаос, и тогда многие эти рязанские, новгородские, смоленские парни, пришедшие с сухопутья и надевшие матросские робы, ложились пластом на койки, но сколько бы их ни ложилось, корабли продолжали идти, и стреляли, если этого требовала обстановка, и ставили мины, и производили другие действия, называемые учебными. Звенели колокола громкого боя, и неведомая сила поднимала людей, только что лежавших пластом, и бросала их на боевые посты и командные пункты, потому что, если бы хоть кто-то один из них остался в койке, могла бы не замкнуться цепь стрельбы, не была бы своевременно обнаружена цель, мины бы остались непоставленными. Ковалев изредка, когда выдавалась свободная минута, размышлял над природой этой неведомой силы и приходил к мысли, что она, как земля в старину, покоилась на трех китах: на мужской гордости, совести и долге. В офицерских собраниях он любил говорить: «Долг должен быть совестливым и гордым», — не раскрывая, впрочем, до конца своих наблюдений, оставляя и другим возможность подумать и согласиться при этом или не согласиться — это уж кому что было ближе.

— Товарищ командир, — подал голос Голайба из штурманской рубки, — через пять минут точка поворота.

— Хорошо, — сказал Ковалев.

От этой точки до другой им следовало идти минут сорок, а за той точкой следовала еще одна, и тогда-то уж и предстояло отыскать в этом голубом разливе, который и начинался на небе, в небо и уходил, «Полтаву», стрельнуть по ней двумя торпедами, дождаться, когда они, выработав ресурс, выставят из воды красные тупые носы, по которым их найдет торпедолов, а самим перейти в другую точку, после чего уже «Полтава» должна будет отыскать «Гангут» и в свою очередь выпустить по нему тоже две торпеды.

— Товарищ командир, точка поворота.

— Хорошо. Вахтенный офицер, ложитесь на расчетный курс.

«Гангут» немного отвернул нос от волны и пошел вправо.

Ковалев вышел на открытый мостик, поглядел за корму. След от «Гангута», вскипая, пенился, а когда пена улеглась, он становился таким нежно-голубым, что вся окружающая вода как бы становилась синей, почти кубовой.

Опять появился Сокольников. Когда он уходил, Ковалев не заметил, впрочем, командиру на мостике никто не докучал вопросами и перед глазами у него старались не мельтешить — мог и попросить убраться с мостика, где царствовал и вопрошал только он. Сокольников выпадал из общего порядка.

— Комсомольцы хотят выпустить устный журнал. У нас сейчас найдутся свободные минуты?

— До одиннадцати часов. В одиннадцать обед. В двенадцать придем в точку, начнем искать «Полтаву».

Оба невольно взглянули на часы: до одиннадцати оставалось чуть меньше сорока минут.

— Вахтенный офицер! — позвал Сокольников. — Передайте по всем помещениям: свободным от вахт и дежурств собраться в столовой команды... — И неслышно исчез, словно его и не было.

Все, что сейчас делалось в низах, Ковалева практически не касалось: там долженствовал быть порядок, и этот порядок обеспечивали замполит со старпомом, командиры боевых частей и начальники служб, вахтенная и дежурная службы, словом, вся корабельная пирамида, которую тут, на мостике, венчал он сам.

Больше всего он боялся и ненавидел одиночество и больше всего любил все то же одиночество, и в этом не было никакого парадокса: одиночество давало ему власть над людьми, но та же самая власть делала его безмерно одиноким. Впрочем, еще Джозеф Конрад сказал: «Капитан как одинокий бог на своем корабельном Олимпе...»

На корабле у Ковалева не было друзей по целому ряду причин: во-первых, он был старше всех офицеров по возрасту; во-вторых, его интересы — это были его интересами, но интересы других были во многом и его интересами; в-третьих, от его неправильного поступка могли страдать все, потому что его воля была для них законом. Их же воля, какой бы неправильной она ни была, на нем могла и не отразиться. Перечень этот множился и продолжался в зависимости от командира, но главное оставалось неизменным: на корабле он оставался одинок.

На мостик поднялся дежурный по кораблю Суханов. Дело в том, что на походе вахтенная служба менялась с дежурной местами: если в базе дежурную службу несли старшие офицеры, а лейтенанты стояли вахтенными офицерами, то на походе вахтенные офицеры становились дежурными, а дежурные вахтенными. Ковалев критически оглядел Суханова — все еще не мог простить ему промах с подводной лодкой, — и Суханов, оробев под этим взглядом, начал слегка запинаясь, докладывать:

— Товарищ командир, обед для команды готов. На первое — гороховый суп со свининой, на второе — макароны по-флотски, на третье — компот.

— Добро. А что с обедом в кают-компании?

— Обед в кают-компании тоже готов. Столы накрыты.