Ветры низких широт

— Ах, лукавый Вас-Вас, — сказала Наташа Павловна, разочарованно вздохнув, и сняла с его плеча руку. — Ты на самом деле становишься примерным политработником.

Мария Семеновна накрыла ужин в кухне, но Наташа Павловна настояла, чтобы раздвинули большой стол в гостиной. Хотя Сокольников и был еще своим человеком в доме, но Наташа Павловна первой почувствовала, что все чаще и чаще он становился гостем, которого и принимать следовало как гостя. Возле большого стола засуетились сразу обе хозяйки, им бросился было помогать и Сокольников, но его быстро оттерли в сторону по той причине, что он был гостем, а еще потому, что на нем все еще сияла парадная тужурка, на которой позванивали две медали, а справа рубиново поблескивала новенькая «Красная Звезда» за тот самый поход, из которого не вернулся командир лодки Вожаков Игорь Иванович. В свое время Сокольников сказал Вожаковым, что орден он получил за выслугу лет; женщины охотно приняли эту версию, Иван Сергеевич не поверил, но никогда больше к этому разговору не возвращались.

За столом разговор больше не касался ни Суханова, ни Наташи Павловны. Говорили больше о делах флотских, которыми все еще жили в этом доме с тех самых пор, когда первый Вожаков заложил тут первый камень. Выход флотов в Мировой океан и изменения условий самой флотской службы не очень легли на сердце Ивану Сергеевичу: «Чего мы там забыли?» — но он, как истинный хранитель флотских традиций, не мог не одобрить этого важного шага, который по существу превратил флоты из прибрежных в единый океанский.

— Вряд ли в этом следует видеть только одну новизну, — говорил Сокольников. — Российский флот с тех самых пор, как Петр Великий построил свой ботик, неизменно стремился в океан. А если вспомнить новгородских и псковских гостей, то мы еще в допетровскую эпоху вкусили океанской водицы. Это Цусима заперла нас во внутренние моря. Флот Мирового океана — это не только военная доктрина, это прежде всего динамизм.

— Зато, Вас-Вас, как раньше-то было спокойно. Уйдете, бывало, на сутки, от силы на неделю — и дома, а теперь ждешь-ждешь... Да и ждать стало некого.

— «Гангут» на боевую службу нынче не собирается? — строго спросил Иван Сергеевич.

— Нынче обойдутся без нас, — сказал Сокольников. — Задачу одну завалили. — Он чуть было не сказал: «По вине Суханова». — Да ведь он и вернулся оттуда только в апреле.

— А если пошлют на следующий год, да вдруг еще к лету подгадают, то ведь можно и без академии остаться.

— Все в руках всевышнего, — подтвердил Сокольников, ткнув через плечо пальцем в ту сторону, где, по его мнению, находился штаб.

— Жениться тебе, Вас-Вас, надо, — пригорюнясь по-бабьи, опять сказала Мария Семеновна. — Семьей обрастать, а академия потом, как найдется.

— Как прикажете... — отшутился Сокольников.

— Да уж так и приказываю.

Потом пили чай, по-праздничному долго, — как-никак, а Сокольников был при параде. После чая Наташа Павловна перешла к фортепиано, долго сидела, опустив руки, как бы собираясь с мыслями, и заиграла «Времена года», которые играла в тот самый вечер, когда у них объявился с розами Суханов. Она словно бы забыла обо всех и музицировала только для себя, погрузясь в свой мир. Это были не раздумья и не чувствования, а как бы единое состояние грусти и покоя, а потом она заиграла немного и для него, этого нелепого, сумасшедшего лейтенанта. Невольно подняв глаза на Ивана Сергеевича, увидела его хмурый, словно бы загнанный взгляд и обвисшие по-стариковски усы, переждала минуту-другую и тихо прошлась по клавишам:

Стонала степь, изрытая снарядами.
Стоял над Сталинградом черный дым.
И долго-долго, до самой Волги,
Мне снился Дон и ты над ним.

Было уже поздно, и Сокольников собрался уходить.

— Заночевал бы у нас, — пригласила Мария Семеновна. — Я и диван твой застелю. И бельишко твое все еще лежит нетронутое.

— Хочу прибрать свою берлогу. Я уже не помню, когда там был в последний раз. Пыли, наверное, наросло пальца на два.

— Вот и оставайся у нас, — сказала и Наташа Павловна, закрывая крышку. — А берлогу твою мы как-нибудь с Марией Семеновной приедем и уберем.

Сокольников взглянул на Наташу Павловну, пытаясь угадать, не было ли тайного смысла в ее словах, но Наташа Павловна не ответила на его взгляд, все еще сидела за закрытым фортепиано.

— Мир вам, хорошие мои, — сказал Сокольников. — Пойду, помолясь, как говаривала моя бабаня, отмерившая много десятков на этой грешной земле.

Иван Сергеевич вывел его за калитку, они и там немного постояли — в теплом по-летнему воздухе уже заметно пробивались прохладные осенние струи, — обнялись на прощание, похлопав друг друга по спине.

— Не забывай...

И Сокольников скорыми шагами пошел в гору, белея в темноте парадной тужуркой. Иван Сергеевич проводил Сокольникова долгим взглядом, и огонек его папиросы вспыхивал возле лица багрово, словно зарница.