Ветры Забвения

Джап надеялся, что знание местных особенностей поможет ему наладить контакт с обитателями Большой Кухни. Хотя и не был в этом до конца уверен. Но он точно знал, что у другого на его месте вообще ничего не получится. Кроме того, Джап надеялся выкроить немного времени, чтобы посмотреть на выступление уличного фокусника на площади Раз-Зар – главной базарной площади Большой Кухни.

Путь до Большой Кухни был неблизкий. Чтобы добраться туда поскорее, Джап и Пармезан сели в небольшую двухместную повозку с большими колесами и матерчатым тентом, укрывающим пассажиров от жарких лучей Сибура. Похожие повозки разъезжали по всему Ур-Курсуму. Назывались они «тук-тук» – так стучали их колеса по выложенным брусчаткой мостовым.

Прямо перед пассажирами на небольшом возвышении уселся возница – очень худой мужчина, с длинными, нелепо торчащими руками и ногами. Его лысая голова блестела от пота, а улыбка из-за выпирающих желтых зубов была похожа на оскал черепа. Возница вставил босые ноги в ременные петли и принялся равномерно вращать педали, приводящие в движение переднее колесо тук-тука. Через цепную тягу вращение передавалось на ось задней пары колес. Руки возница держал на изогнутом дугой руле, с помощью которого поворачивал в нужную сторону переднее колесо.

Тук-тук сдвинулся с места тяжело, со скрипом. Казалось, не только возница, но и сами колеса прилагали колоссальное усилие к тому, чтобы вопреки силе инерции начать осуществлять процесс вращения.

Однако очень скоро тук-тук разогнался и покатил вперед так резво, будто его еще и сзади кто-то подталкивал. Возница крутил педали, ловко лавируя среди движущихся будто во всех направлениях сразу людей, верблюдов, ослов и других тук-туков. При этом возница еще успевал что-то напевать, курить трубку на длинном чубуке, перебрасываться репликами с пассажирами и ругаться с прохожими, которые так и норовили влезть под колеса его транспортного средства. Кстати, и колеса теперь уже не скрипели, а будто насвистывали веселую пе- сенку.

Пармезан, впервые оказавшийся в Ур-Курсуме, только и успевал крутить головой по сторонам, стараясь не пропустить ничего интересного.

– Смотри! Смотри!.. Ты видел? – толкал он локтем спутника.

Джап старался казаться невозмутимым. Но то и дело сам ловил себя на том, что ему было необычайно интересно все, что происходило вокруг. Такого радостного возбуждения он не испытывал уже давно. Да, пожалуй, с тех самых пор, как покинул Ур-Курсум. Ему казалось, что он снова стал мальчишкой, знающим все секреты этого города: каждую подворотню, каждую щель в заборе и даже имя каждой собаки, встречающейся на пути. Он не все узнавал, но память срабатывала моментально и говорила: «Ты здесь уже бывал! Бывал множество раз! Вон, видишь ту лавку с золотыми звездами на стенах и легким, порхающим на ветру занавесом при входе? Сейчас там повсюду развешана медная посуда с чеканкой, да и торговец в красной, островерхой шапке тебе незнаком. Но раньше за прилавком стоял толстяк в клетчатом халате, едва сходящемся у него на пузе, и с обмотанной разноцветным полотенцем головой. А перед входом в лавку плотными рядами были развешаны ковры, всех размеров и цветов, от небольших половичков до огромных, способных покрыть пол в танцевальном зале, с самыми разными рисунками, порой настолько причудливыми, что вы с мальчишками подолгу гадали, чем вдохновлялся ткач, придумавший тот или иной орнамент? Внутри лавка была набита коврами, скрученными в рулоны. Из-за этого там царил полумрак, а в воздухе летала пыль, вспыхивающая серебристыми искорками в лучах пронзающего комнату света. Но главным было не это, а то, что, если стрелой ворваться в лавку, так же стремительно пробежать ее насквозь и толкнуть обеими руками заднюю дверь, то окажешься в совсем другой части рынка, неподалеку от верблюжьих загонов, где идет торговля овощами и фруктами. А нырнуть в верблюжий загон – это знали все босоногие обитатели Ур-Курсума – самый лучший способ уйти от погони».

Некоторые воспоминания приходили большими блоками, другие – короткими, отрывочными фрагментами. Но постепенно все они складывались в общую картину. И даже если часть этих воспоминаний были, как нередко случается, ложными, в том, каким помнил Джап свое детство, не было ничего лишнего или противоречивого.

Поездка продолжалась больше часа, но для Пармезана, глазеющего по сторонам с таким видом, будто он совсем не понимал, где он, как тут оказался и что с ним происходит, и Джапа, с головой ушедшего в детские воспоминания, она пролетела, как одно мгновенье.