«Горько не то, что Изольда в порыве гнева призовёт на мою голову всю ирландскую рать, – с грустью думал Тристан, – а то, что я навеки и безвозвратно потеряю самоё дорогое на свете существо, без которого жизнь для меня утратит всякий смысл. Разве сможет человек убежать и скрыться от самого себя, или спрятаться за ширмой развлечений и быстролётных чувственных наслаждений в волнующих объятиях обольстительных и страстных любовниц? Разве они смогут успокоить меня? К чему мне тогда воинская слава на рыцарских турнирах и в битвах, или дружеские пирушки в кругу боевых товарищей, громкие звания и княжеские почести? Печаль никогда не покинет моё сердце. Я перестану видеть солнце и слышать щебет птиц, не буду глядеться в высокое голубое небо, которое навсегда закроется от меня непроницаемой серой пеленой. Не смогу более бродить по раздольному клеверному полю, ощущая, как гнутся под босыми ногами тонкие нежные стебельки и никнут трогательные цветочные головки. Такая ли судьба мне уготована? Где же вы королевские гвардейцы? Я с нетерпением жду и буду умолять, чтобы Вы предали меня скорой и такой желанной теперь смерти, которая одна только сможет избавить меня от мучительных страданий. А она, моя ненаглядная Изольда, как она сможет потом жить? Неужели месть, даже праведная, сможет погасить пламя любви и заполнить зияющую пустоту в груди, где некогда она так бурно расцветала? Что станет с ней? Какой жуткий конец она себе готовит? О, если бы её боль стала моей, я был бы счастлив. Я не ощущаю своей вины, но готов согласиться с любым приговором, лишь бы успокоить и примирить её с этим жестоким миром. Что же медлит она? Почему я не слышу топота кованых сапог, звона шпор и оружия, грозных криков неумолимых ирландцев. Зачем подвергает меня мукам ожидания? Или может быть она хочет, чтобы я избежал уготованной мне позорной участи и как вор скрылся в ночи от позора быть выставленным на потеху пьяной толпы черни, готовой по первому знаку палача растерзать на куски моё беззащитное тело. Никто, ни дикие фризы, ни злобные саксы не видели спины убегающего Тристана. Не допущу, чтобы пало славное знамя Корнуэльса. Не будет того, чтобы моё славное имя и честь воина были унижены в глазах короля Артура и его верных рыцарей Круглого стола, моих друзей, и моего дяди, и покровителя, короля Марка».
Ни сна, ни отдыха не ведал Тристан. Никто не навестил его в эти скорбные часы в жалкой хижине, превратившейся из цветущего сада, где царствовала любовь, в темницу забытого всеми затворника. Лишь тёмные тяжёлые мысли порой терзали его разум, и тогда светлый образ любимой накрывала чёрная волна сомнений и ложных наветов, разрывавших его душу, высушивавших его мозг и разъедавших мужественное, благородное сердце. Пьянящий аромат туберозы и благоухание лаванды сменил затхлый запах гниющего болота. И вот уже тлетворный яд ревности и негодования проник в грудь Тристана, вытравливая нежные ростки веры, надежды и любви.