Ветви терновника

Бдительная охрана без труда отсекала нежелательных визитёров. В этом оазисе благополучия можно было не думать о толпах озабоченных повседневными делами людей на улицах; не обращать внимания на хмурые вековые стены Кремля, равнодушные и задумчивые, всё пережившие за свою тысячелетнюю историю. Данила видел пьяненького говорливого отца, внимательные, всё замечающие глаза матери, смеющиеся лица своих друзей Алексея, Бориса и Славки, которые бесконечно орали «Горько». И лишь одна мысль не давала ему покоя.

– Я отступник и этот брак – моё заслуженное наказание. Недаром свадебный кортеж постоянно попадал не на те улицы, а у наряженной представительской «Чайки» из правительственного гаража непрестанно глох мотор, и шофёр только удивлялся и приговаривал: «Ну никогда такого не было». Вот и дежурная по этажу всё извинялась и никак не могла справиться с замком двери, ведущей в роскошные гостиничные апартаменты, торжественно приготовленные для свадебной ночи.

* * *

Глава VI Очищение огнём

Часть I Поверить в Бога и стать Инквизитором

Некстати попавший под колесо камень приподнял и резко опустил вниз нескладную повозку, в которой находился преподобный отец Дуарт Гарсез де Альбано. Неприятно заскрипели широкие кожаные ремни, а деревянные стойки обшитой кожей кабины перекосились так, что одна из боковых дверей раскрылась и принялась хлопать по задку кареты. Синьор де Альбано поморщился, словно от приступа острой зубной боли. Проклятый, забытый Богом край, населённый дикими животными и равными им по своему убожеству, прозябающими в неискоренимом невежестве жителями. Вот уже месяц он в пути. Далеко позади осталась его родная благословенная Богом Испания, цветущие города Италии и средоточие всех мировых добродетелей – Ватикан, город Святого Петра. И только в Триесте, сойдя с корабля по шаткому трапу, достойный папский прелат де Альбано понял, что пределы цивилизации, где торжествует и утверждает себя вера христова, кончаются и он вступает в мир, погруженный в мрак ереси и дьявольских искушений. И теперь, среди болот и лесных урочищ древней Истрии, лишь изредка попадались немногочисленные плохо укреплённые замки местных баронов, так и не сумевших поправить своё финансовое положение даже за счёт крестовых походов, да примыкавшие к ним земляные хижины их подневольных вассалов, не способных прокормить даже самих себя. И вот, наконец, Карантия, ещё более дикая и заброшенная страна, так и не изжившая, несмотря на подвижнические усилия католической монашеской братии, своё увлечение древними языческими ритуалами.

«Разве можно до этих невежд донести слово божие, когда они даже на проповедь собираются лишь тогда, когда отряд копейщиков под конвоем приводит их на городскую площадь, – размышлял де Альбано, морщась и охая каждый раз, когда неуклюжая повозка подпрыгивала на ухабах каменистой дороги. – Хорошо, что братья аббатства Маримор были крайне любезны и приняли меня со всеми почестями. Однако насколько они слабы и неумелы в решении главной задачи – крестом, а если потребуется и мечом, утверждать право Святого Престола заботиться о неокрепших душах своей паствы и протягивать руку спасение тем, кто отступился от своего создателя. А если потребуется, то ради этой благой цели, не колеблясь, отправить на очистительный костёр несколько десятков богохульных отступников. У меня тяжёлая, но и необходимая миссия – свидетельствовать против своих братьев, если те в делах веры проявляют трусость и нерешительность. Кто-то обязан обратить внимание Святого Папы на прозябание и грех неверия в этих землях. Не в этом ли мой тяжкий долг бороться за распространение слова Спасителя нашего? Не об этом ли молился я в церкви Милостивой Богородицы, испрашивая дать мне духовные и физические силы, чтобы преодолеть все трудности пути и донести до этих варварских земель частицу божественного света?»

Вечерело. Скорее уж бы показались надёжные стены монастыря в Секау. Достойный прелат де Альбано потуже затянул верёвку на своём поясе и, поплотней, запахнул манто из сурового коричневого сукна буре. Словно угадывая его мысли, возница хлестнул по крупу крепышей гафлингеров, которые тряхнув белоснежными гривами, с трусцы перешли на лёгкую рысь. До того дремавшие в сёдлах стражники-хускарлы приободрились и также пришпорили своих коней. Всем хотелось быстрее обрести уют и насладиться плотным ужином под надёжным покровом замка. Карету сразу стало немилосердно болтать и бросать из стороны в стороны, но преподобный монсеньор решил стоически перетерпеть эти напасти, как и подобает странствующему монаху – францисканцу, достойному представителю своего ордена.