Ветви терновника

– Хорошо, очень хорошо, Дуарт, что ты мне об этом рассказал, – успокаивающим тоном произнёс Караффа. – Твоя откровенность говорит о том, что ты честный человек и видел бесовски красивые вещи, которые могли смутить твой разум, но не затронули твою душу. А это – самое главное. Я тоже видел рисунки этого города и пирамид, равных по высоте горам. Братья-иезуиты смогли сделать их прямо на месте и привезли нам. Несомненно, это свидетельство дел самого дьявола. Ведь человек не может создать ничего подобного. Даже местные аборигены признают это. И наша обязанность освободить их и весь христианский мир от соблазна лицезреть это произведение Властелина Тьмы. Все эти годы солдаты монархии и братья-монахи ведут работы, заставляя индейцев уничтожать эти надписи и рисунки, и разрушают постройки. А потом место, где торжествовал свою победу гений Сатаны, будет засыпано землёй. Нельзя вводить в соблазн людские умы. Ведь сказано в Священном Писании: «Умножающий знания, умножает скорби».

– А теперь идите, Альбано, – произнёс Павел IV, неожиданно переходя на обращение на «Вы». – Исполняйте свой долг. А грехи ваши прошлые и будущие я беру на себя. Не забывайте это. Мир с вами.

Папа осенил крестным знамением склонённую голову прелата и протянул руку для прощального поцелуя.

И теперь находясь в одиночестве в узкой незнакомой келье, монсеньор Дуарт де Альбано казалось, продолжал незаконченный разговор с блюстителем Святого Престола. Губы его беззвучно шевелились, голова с глухим стуком регулярно падала на дощатый пол. Несчастный клирик истово молился. Видимо, не всё рассказал Понтифику достойный служитель церкви. Испугался, что даже чистосердечная исповедь не спасёт его грешную душу. Не раз и не два за прошедшие годы возвращался он к тем событиям, которые смутили его душу и заставили пусть на мгновение, но усомниться в правоте того дела, которому посвятил свою жизнь.

Знакомство с Новыми Землями открыло для него новый необычный мир других людей. Непохожих, с другим цветом кожи, странными обычаями, живущих по своим отличным законам. У которых были свои боги, которым они искренне поклонялись и свои священнослужители.

– Разве их вера не также безгранична, как и наша, разве их готовность принести себя в жертву богам не равна ревностному служению и нашим монашеским обетам? – де Альбано осенил себя защитительным крестным знамением, словно пытаясь отогнать окаянные мысли.

«А если сравнить образ жизни наших поборников веры с бескорыстием туземцев? Разве беспрестанное пьянство, блуд и неуёмная страсть к наживе конкистадоров Кортеса превосходят скромность и нестяжательство простодушных индейцев, чьё наивное отношение к золоту только как к предмету украшения вызывает одно восхищение? Разве император ацтеков Монтесума не предупреждал нас не трогать его сокровища, так как они не принадлежат ему, а предназначены в дар богам, которые вернуться? Не поэтому ли погрузившиеся в распутство и безбожие города Европы поразила небесная кара – «чёрная смерть», бубонная чума»? Нет ни одного поселения, чьи окраины не были бы изрыты бесконечными рвами, заполненными отравленными, гниющими трупами. Сколько лет мужественно бьётся римская церковь и её передовой отряд, Святая Инквизиция, чтобы вернуть в дома прихожан благочестие и уважение к божьим Заповедям. И что же? Пока всё напрасно. А в Новых Землях этих страшных болезней никто не знает. Тогда что же? Кто более угоден Богу? Разве не все люди равны перед Создателем, коль они есть его любимые чада? Нет, нет, прочь эти дьявольские наущения, иначе, чем тогда оправдать мои поступки во «спасение» тех несчастных аборигенов, которых я недрогнувшей рукой предавал огненной каре в Его Славу? Или что, Он не принял эти напрасные жертвы, и потому мою душу не покидают сомнения?»

Не найдя мира с самим собой, отец де Альбано вновь опустился на колени. Затем достал небольшой хлыст, заплетённый на конце в косичку с мелкими узелками, и, нагнувшись, начал через плечо наносить по своей сухощавой спине удары, оставляя на ней продольные красные следы. Экзекуция принесла ему некоторое успокоение. Придя в себя, священник присел на край своего ложа, налил в стакан из кувшина, который ему загодя принёс аббат Язомирготт, чистой воды, отломил от постной булки кусочек хлеба и начал медленно его жевать. Будучи аскетом, он привык удовлетворяться малым и не требовал большего. Завершив свою более чем скромную трапезу, отец Дуарт лёг на грудь, с наслаждением вытянув своё измождённое постоянными истязаниями тело.