Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II

«Мне рассказывал отец <Сергей Артемонович Дмитриев>, химик-органик, что в 1942 году он получил задание ехать в геологическую экспедицию в Тикси, на Таймыр, искать там уран! Они ездили туда с И. Б. Аделем (1906–1968). И, несмотря на суровый климат, на высадку в 1943 г. немецкого десанта в Тикси (отец, кстати, сфотографировал это!), несмотря даже на белых медведей, которые лакомились запасами их тушёнки, вскрывая банки своими когтями, они нашли уран на Таймыре в 1944 г.! И доложили в ведомство Берии: «Ваше задание выполнено, готовы к выполнению новых заданий Родины!».[301]

14.14. С. А. Дмитриев.[302]

Что же последовало за этим открытием? Сам факт результативной геологической разведки на уран на Таймыре является чрезвычайно интересным. Я попытался выяснить подробности о дальнейшей судьбе этих работ.

Ничего конкретного поиск не дал. Вероятно, в 1944 г. Берия не стал тратить силы на развитие дорогих и трудоёмких исследований в Арктике. Он был вполне удовлетворён тем, что «в случае чего» (т. е. если он убедится, что урановая бомба – не блеф) у него был козырь, о котором никто не знал – Таймырский уран.

Вспомнилось о нём тогда, когда работы по атомной бомбе перешли «в практическую стадию». И в 1946 году на Таймыре уже развернулись серьёзные геологические поиски. Как они были связаны с данными С. А. Дмитриева и И. Б. Аделя неизвестно. Но то, что именно эти данные послужили толчком к разворачиванию работ, кажется неизбежным – у Берии были основания надеяться на успех.

Он пришёл не скоро. Вот что говорит Л. Д. Мирошников, непосредственный руководитель работ, о событии, которое случилось на одном из поисковых участков в 1949 году:

«13-го мая, в понедельник, в 13 ч, невзирая на протесты суеверных, я вывел горнорабочих на разведочный полигон и на 141-м пикете геофизического профиля заложил первый глубокий шурф. Шурф номер сто сорок один. Пробурены первые бурки, заряжены патроны с аммонитом – и взрывник Демин, сверкая роскошной медно-красной бородой, отладил восемь первых шпуров. Над замерзшей тундрой прокатился гулкий салют.

А на следующее утро, вскоре после того, как отгремели новые взрывы, с участка прибежал весь взъерошенный, взволнованный радиометрист Олег Шульга.

– Пойдемте! Скорей! Ураганная активность! Пошла руда!

Я помчался на участок. Мне навстречу бежит Демин. "Ура, начальник! Нашли!" – еще издали кричит он и, ликуя, хохочет. И ярким пламенем полыхает его красная борода.

Перед шурфом лежат раздробленные глыбы породы. Олег прикладывает к ним радиометр. Прибор трещит, захлебывается, задыхаясь. Стрелка скачет, не поспевая за выбросами активных импульсов.

Вот он, звездный час…»[303]

О дальнейшей трагической истории освоения и закрытия в 1952 г. этого месторождения Л. Д. Мирошников написал в своих мемуарах.[304]. Кроме них об этом не упоминается нигде, даже в специальной монографии, посвящённой проблеме поисков месторождений урана в СССР.[305] А об участии С. А. Дмитриева и И. Б. Аделя в самой начальной фазе открытия месторождения не указано вообще нигде!

По информации Мирошникова, сначала были обнаружены образцы с очень высоким содержанием урана (до 2 %!). Освоение было поручено 21 управлению МВД. Был организовал лагпункт Рыбачий – самый северный остров «архипелага Гулаг». Но начатые работы не привели к обнаружению рудного тела, и позже выяснилось «отсутствие у месторождения ожидаемых перспектив».