Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II

«Проблемами урана-235 успешно занимается Аристид Викторович Гроссе, сын барона, русского консула в Шанхае до революции. В Шанхае живет его брат Лев, к<оторы>-й в 1940 г. обращался там в сов. Генконс<ульст>-во с просьбой принять его и брата в сов. Гражд<анст>-во. Аристид работал в Колумб. ун-те. Друг “Катализатора”. Оба работали над радиоакт<ивны>-ми вещ<ества>-ми в Германии и одновременно вместе с невозвращенцем Ипатьевым переехали в США. Сейчас Аристид Гроссе имеет мировую известность. Лев Гроссе опять поднял в<опро>-с о переезде в СССР. Посылаем вам его письмо к “ у”, к<оторо>-е необходимо использовать для встречи с ним. Если захочет в СССР, можно использовать для развертывания работы с ним: мол, такой переезд возможен только по окончании войны, а пока должен доказать его лучшие чувства к нам».[323]

Аристид Гроссе действительно занимался радиохимией и в Германии у О. Гана, и в рамках Манхэттенского проекта. Он приобрёл известность, как исследователь протактиния (он первым получил металлический протактиний), но собственно к атомной бомбе его работы имели косвенное отношение. В СССР он не рвался, а вот его брат Лев, через которого предполагался выход на Аристида, мечту свою осуществил:

«Лев Викторович Гроссе – талантливый поэт-философ, выпустивший ряд сборников своих произведений. Вернулся в 1948 году в СССР вместе с женой Натальей Ильиной. Жил в Ярославле, был арестован и отправлен в Бутырскую тюрьму в Москве, где умер в начале 1950-х годов мучительной смертью, не пережив пыток».[324]

Обещание «материальной помощи» дочерям основателя нефтехимии США в случае, если он пойдёт на сотрудничество с НКГБ, и «заманивание» Льва Гроссе в СССР, конечно, рутинные «косяки» в тогдашней оперативной работе разведки, но вот факт организации тайной экспедиции на Таймыр для поиска урановых руд в 1942 г., безусловно, говорит о личной стратегической дальновидности Л. П. Берии…

Это – одна из составляющих специфики modus operandi Берии. Таким же стратегически дальновидным он был и в политике. Вот как охарактеризовал политическое поведение Берии член Спецкомитета ГКО, руководитель строительства завода по обогащению урана и фактический его сменщик на посту административного руководителя советской атомной программы (будущий министр Среднего машиностроения СССР с 1953 г.) В. А. Малышев на Пленуме ЦК КПСС:

«Берия оттирал одного за другим испытанных и проверенных партийных товарищей… добивался диктаторского положения в партии и стране».[325]

При этом, простодушно констатирует Малышев, делал это так, что

«у нас душа болела, а мозговать не очень-то могли».[326]

А Берия «мозговать» мог…

Первые шаги Курчатова

Разумеется, в 1942 году об этих секретных операциях НКГБ никто не знал даже в «заинтересованных кругах». Однако разведывательные материалы и по Англии, и по США накапливались, и игнорировать их было уже нельзя.

Работа над бомбой началась. Официально – 28 сентября 1942 года с распоряжения ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». В связи с этим в Москву был вызван И. В. Курчатов, которого «присматривали» на роль научного руководителя начинавшегося советского атомного проекта.

14.23. И. В. Курчатов. Фото начала 40-х гг.[327]

И, по указанию Молотова[328] ознакомили его с разведывательными материалами «по урану». Это было необходимо и НКГБ – Центру нужно было давать ориентировки зарубежной агентуре, а специалистов по уже присланным материалам в НКГБ не было.

Курчатов разобрался с документами и дал конкретные ориентировки. Но важнее то, что сам он вынес из знакомства с материалами разведки: