Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II

«Л. Р. Квасникова в январе 1943 года направили заместителем по научно-технической разведке резидента Наркомата госбезопасности в США. Именно ему и предстояло на месте руководить сбором данных по атомному проекту США. Обосновался он в Нью-Йорке. Созданная им самостоятельная группа имела своего шифровальщика и автономную связь с Москвой.[334] Кроме того, по настоянию Л. Р. Квасникова, в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Сан-Франциско были введены должности помощников резидента по научно-технической разведке».[335]

В связи с этим не могу согласиться с А. Б. Максимовым по вопросу его трактовки причины направления Л. Р. Квасникова в Нью-Йорк:

«В конце 1940 года Леонид Романович становится инициатором направления в резидентуры в США, Англии и Германии директивы: приступить к получению сведений о возможных работах в этих странах над созданием атомного оружия. Первые результаты подтвердили, что Квасников дал очень точную ориентировку… Поэтому руководство разведки приняло решение о направлении Квасникова в командировку в США. Ему поручили наладить добывание информации об атомном оружии, а также возглавить резидентуру для всей работы НТР в Нью-Йорке».[336]

По-моему, поехал Квасников не столько потому, что сам хорошо понимал важность этой работы, а, главным образом, потому, что нью-йоркская резидентура не только не понимала всей её важности, но и тихо саботировала указания Центра.

Второе примечательное событие, которое может быть отмечено в шифровке в Нью-Йорк в конце ноября 1942 года, состоит в том, что здесь мы встречаем одно из первых (если не самое первое!) упоминаний о знаменитой разведывательной операции «Энормоз» («Чудовищное»).

Мне кажется не случайным, что это название появилось в дни активного общения в Кремле Курчатова и представителей разведки. Кто именно – Курчатов или разведчики – первым произнёс это завораживающее и таинственное английское слово, неважно. Важно то, что всякий, кто узнавал его скрытый смысл, сразу ощущал свою причастность к чему-то невообразимо страшному.

И именно здесь, в кремлёвском общении с «бойцами невидимого фронта», у Курчатова зародилась пока ещё неосознанная тяга к разведданным. Эта тяга известна всем, кто чему-либо учился по задачникам с ответами – «решебникам».

Всегда есть соблазн прежде, чем браться за решение задачи, ознакомившись с её условиями, заглянуть в ответ. Заметим, что Курчатов начинал учиться делать не еловую дранку, а атомную бомбу!

Задачки задавал Сталин[337], а решебники по ним мастерили соратники – изредка Маленков, а в основном Берия и Молотов:

14.24. И. В. Сталин, Г. М. Маленков, Л. П. Берия и В. М. Молотов 02.08.45.[338]

Правда, ни Берия, ни Молотов, ни, тем более, Маленков ответственными авторами этих решебников не были. И в этих решебниках было множество опечаток, ошибок и нарочитых каверз, ведь писали их не только сознательные помощники, не только даже не подозревавшие о своём участии в этом деле зарубежные коллеги и друзья, но и полуграмотные посредники, а то и убеждённые враги.

Но, кто бы ни был автором ответа на очередную задачу, теперь Курчатов знал, что какой-то ответ у задачи есть, и ему хотелось знать его, чтобы проверить и своё решение, и степень искренности автора ответа из решебника.

И ещё одно соображение, которое возникает при знакомстве с запиской Курчатова Молотову после первого «контакта с секретной тетрадью», с которым трудно не согласиться:

«Что делает человек, ставший обладателем такого секрета? Наверное, он начинает думать о том, КАК оградить этот волшебный источник от чьих бы то ни было посягательств. Думает, ЧТО нужно сделать, чтобы об этой тайне не узнал никто? НИКТО!».[339]

Это соображение прямо следует из подчёркнутых Курчатовым 27 ноября 1942 года следующих строк: