Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга II

«… очень скоро был вынужден убедиться в том, что все материалы, в которых заключались какие-либо сведения по вопросам моей специальности – атомному ядру, от меня скрывались».[347]

А Курчатов был одарен Молотовым следующей порцией «информационного наркотика» от разведки весной 1943 года. Именно он в это время должен был принять решение о том, кого рекомендовать Сталину в качестве руководителя атомного проекта.

«Сам Молотов в воспоминаниях, в записи от 9 июля 1971 года, так объясняет свое решение: «У нас по этой теме работы велись с 1943 года, мне было поручено за них отвечать, найти такого человека, который бы мог осуществить создание атомной бомбы. Чекисты дали мне список надежных физиков, на которых можно было положиться, и я выбирал. Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба – оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе – он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов, ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление. Но он сказал, что у него еще много неясностей. Тогда я решил ему дать материалы нашей разведки – разведчики сделали очень важное дело».[348]

После получения отчёта Курчатова об ознакомлении с этими материалами разведки (формально на имя М. Г. Первухина, одного из тогдашних «руководителей работ по урану») он 10 марта 1943 года был официально назначен Начальником Лаборатории № 2[349].

Сегодня забавным казусом кажется то, что, согласно документам, Курчатов был назначен начальником несуществующего учреждения. В АН не было такой лаборатории!

Была лаборатория № 2 в ЛФТИ, а «Лаборатория № 2 АН СССР» была организована распоряжением от 12 апреля № 121 по АН СССР, т. е. спустя более месяца после назначения её начальника![350]. Номера распоряжений логичны – сначала создали лабораторию, а потом назначили ее начальника. Но вот даты распоряжений выявляют подлог. За этими «бюрократическими неувязками», которые сегодня воспринимаются как казусы, скрываются вполне понятные «бытовые» причины.

Лаборатория № 2 ЛФТИ, где и должен был числиться Курчатов, получала в связи с «работой по урану» хорошее финансирование, материальное обеспечение и льготы (в том числе, и бронь от службы в армии для её сотрудников, что в условиях войны весьма важно!), и акад. А. Ф. Иоффе, директор ЛФТИ, боролся за то, чтобы все эти блага остались в его институте, а Курчатову хотелось полной самостоятельности.

Очень точно и образно курчатовцы (ещё «крепостные сотрудники» ЛФТИ, но и уже почти «вольные научные хлебопашцы») представили это положение в письме к А. Ф. Иоффе осенью 1943 г.:

«В день 25-летнего юбилея Физико-технический институт представляется нам в виде мощного радиоактивного элемента со всеми свойствами, присущими такому элементу <явный намёк на свойство самопроизвольно распадаться – Ю. Л.>, с той разницей, что нам посчастливилось познать и процесс его образования».[351]

Фактически научным руководителем советского атомного проекта Курчатов стал ещё 11 февраля. В распоряжении ГКО № ГОКО-2872сс от 11 февраля 1943 г. за подписью Молотова сказано:

«Научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И. В.».[352]

Но, вероятно, Молотов, предоставляя Курчатову документы, хотел убедиться в правильности своего выбора: