Вячеслав Тихонов

Я чуть подумал и дал этому персонажу крайне негативную характеристику. Юлиан выслушал меня и заметил, что на самом деле все намного сложнее. Оказывается, американцы с войны и по сию пору поддерживают официальные отношения с правительствами-изгнанниками всех прибалтийских республик, которые в США и находятся. Теперь эти карты раскрыты, брошены на стол. Вскоре вся Прибалтика наверняка отсоединится от Советского Союза.

Ервандыч молчал, а я робко усомнился в том, что услышал. Мне тогда казалось, что монолитная мощь страны устоит против прибалтийских фронтов. Да и военный округ не самой худшей комплектации вкупе с Балтийским флотом — очень весомые аргументы в борьбе за целостность страны.

Семенов же нахмурился и сказал:

— А страна меж тем летит в пропасть.

Потом писатель поинтересовался, знаю ли я Виктора Светикова.

Еще бы мне не знать однокашника по Львовскому политическому училищу. Я в лицах и красках рассказал несколько наших училищных баек, чем очень повеселил Кеворкова и Семенова.

Потом мы с писателем встречались еще несколько раз, но только мельком.

Работая в газете «Очная ставка», я где-то в девяносто шестом или седьмом году решил подготовить интервью с Кеворковым. Разыскал его, что оказалось не таким простым делом. Ервандыч перебрался жить в Германию. Мы очень мило и душевно поговорили по телефону. Разумеется, и об интервью условились, но я вскоре покинул газету. Так и не написал о Кеворкове. Жаль. Большая умница.

Оскар Уайльд совершенно справедливо утверждал, что только два сорта людей интересны по-настоящему. Это те, кто знает о жизни решительно все, и те, кто ничего о ней не знает. Кеворков — человек, безусловно, первого сорта.

Однажды Кеворков «за чашкой чая» поделился со мной воспоминаниями, которые я здесь привожу от его имени, от первого лица.

Был у меня большой друг Виктор Луи — советский гражданин и английский журналист. В высшей степени незаурядный человек с очень драматичной судьбой. В суровые военные годы он остался сиротой. Прислуживал в различных иностранных диппредставительствах, чтобы с голодухи не подохнуть.

В пятнадцать годков от роду его арестовали, разумеется, за шпионскую деятельность, и осудили на двадцать пять лет. Отбытие половинного срока совпало со смертью Сталина и приходом к власти Хрущева, который разоблачил своего бывшего хозяина на XX съезде КПСС и провел широкую амнистию политзаключенных. Очень талантливый человек, Луи сумел превратить тюрьму в собственные «университеты», изучил в совершенстве английский и турецкий языки. Освободившись, он женился на англичанке и стал работать в качестве корреспондента ряда британских газет.

Однажды я пригласил его на закрытый просмотр документальной картины «Если дорог тебе твой дом». Там выступали видные военачальники. Потом к присутствующим обратился Володя Познер. Он сказал о том, что каждый из нас когда-нибудь покинет этот мир. Окажется ли интересной история нашей жизни потомкам — неизвестно. А вот жизнь таких людей, только что говоривших с вами, — вне всякого сомнения, потомков не оставит равнодушными. Новые поколения востребуют эти кинокадры и останутся благодарны нам за этот немалый труд. И хоть нам удалось заснять многих военачальников, но все это — ничтожно мало. Я, например, знаю человека, который записал интереснейший рассказ Лазаря Кагановича, а сейчас работает с Молотовым (Феликс Чуев. — М. З.). Говорят, совсем не в плохой форме сейчас находится Никита Хрущев. Но все равно надо спешить.

Благородный и благодарный Луи стал одержим мыслью отдать долг чести Хрущеву, которого не без основания считал своим спасителем, а себя — его пожизненным должником. Да, надо еще сказать, что мой друг был хорошо знаком с дочерью Хрущева Юлией и ее мужем Львом Петровым. Он еще перевел с английского несколько сочинений Эрнеста Хемингуэя. Юлия тоже писала. Но ни она, ни ее муж никогда не высовывались, не бравировали своей приближенностью к Хрущеву. Вот они и устроили Виктору встречу с «опальным кукурузником» на даче последнего.

Мой друг снял на кинокамеру свое общение с бывшим первым коммунистом Страны Советов. На Западе эта лента была встречена очень благожелательно. Окрыленный успехом, Луи упросил Льва Петрова записать воспоминания Хрущева. Дело, однако, не пошло. И тогда мой друг нашел, по-моему, очень удачный ход. Он подключил к работе сына Хрущева. Тот с радостью взялся за работу, чем очень порадовал отца. А когда подарил последнему редкий на ту пору портативный диктофон, Хрущев вообще возрадовался, как ребенок.

Как раз тогда меня вызвал Ю.В. Андропов и заявил:

— Мне доложили, что Хрущев пишет мемуары.

— Хрущев не пишет, а диктует свои воспоминания, — осторожно проговорил я. — Однако пока ничего о них не могу сказать, поскольку не знаком с их содержанием.