Вячеслав Тихонов

Ну и, наконец, персонаж, о котором я расскажу просто-таки с неописуемым удовольствием и с большой надеждой на читательское понимание. Это прототип Виталия Славина. На самом деле Юрий Соломин сыграл генерала КГБ Кеворкова. В главке о фронтовой трилогии я мельком уже упоминал об этом легендарном советском разведчике. Сейчас же позволю себе подробнее рассказать о Вячеславе Ервандовиче, под началом которого мне посчастливилось трудиться почти семь лет. Разумеется, я знал, что он стал прототипом Славина.

«Совершенно секретно.

Особая папка.

Генеральному секретарю ЦК КПСС тов. Л.И. Брежневу.

Леонид Ильич!

Как я Вам докладывал по телефону, Брандт (канцлер ФРГ. — М. З.) выступил с заявлением о том, что Солженицын может жить и свободно работать в ФРГ. Сегодня, 7 февраля, т. Кеворков вылетает для встречи с Баром (советник Брандта. — М. З.) с целью обсудить практические вопросы выдворения Солженицына из СССР в ФРГ. Если в последнюю минуту Брандт не дрогнет и переговоры Кеворкова закончатся благополучно, то уже 9 февраля мы будем иметь согласованное решение, о чем я незамедлительно поставлю вас в известность.

Председатель КГБ СССР Ю. Андропов».

Легендарный Вячеслав Ервандович Кеворков, будучи генералом КГБ, выполнял и куда более ответственные поручения. Для нужд партии и своего могущественного ведомства, часто рискуя жизнью, он лично переправлял за границу громадные суммы в валюте, суперсекретные документы, которые нельзя было поручить даже очень ответственным дипкурьерам. Кеворков прекрасно владел языком Гете, Шиллера и Карла Маркса, принимал участие во всех переговорах, проводимых высшим советским руководством с германскими политиками. А когда я пришел работать в ТАСС, он уже был просто одним из семи заместителей генерального директора информагентства и курировал нашу военно-политическую редакцию.

Возвратившись из очередной командировки в горячую точку, я первым делом поднимался на «генеральский» этаж и докладывал Вячеславу Ервандовичу о том, что видел и слышал. Он внимательно меня выслушивал и подсказывал, что следует отразить в отчете для служебного пользования. Не очень высокий, кряжистый, большелицый, с симпатичной лысиной, этот человек просто физически излучал энергию тела, ума и интеллекта. Мне всегда хотелось посидеть у него подольше и поговорить с ним побольше.

Тем более что Вячеслав Ервандович откровенно выделял меня среди пишущей братии и часто поручал мне очень ответственные задания. Так, благодаря ему я сделал, к примеру, большое интервью с председателем КГБ СССР Виктором Чебриковым, который чрезвычайно редко шел на контакты с прессой. По поручению Кеворкова я подготовил и большой материал о генерале Андрее Евгеньевиче Снесареве, человеке совершенно уникальном. Он мог стать певцом в Большом театре, математиком, дипломатом, знал в совершенстве четырнадцать языков, однако в 1888 году пошел служить в русскую армию.

Я познакомился с его дочерью Евгенией Андреевной Снесаревой. Она поделилась со мной весьма ценными документами, что позволило мне впоследствии написать большое, на несколько печатных листов, эссе о Снесареве, который в Гражданскую командовал военным округом и повздорил со Сталиным, чем подписал собственный приговор.

Я намеревался сделать целый цикл очерков под общим названием «Атланты в золотых погонах». Идея Кеворкову понравилась, но осуществить ее не получилось, текучка заела.

Кеворков дружил с Юлианом Семеновым. Узнав об этом, я попросил Вячеслава Ервандовича познакомить меня с известным писателем. Однажды шеф позвал меня как раз тогда, когда у него сидел маститый литератор. Они выпивали. По наклейке я определил мой любимый армянский «Ани».

«Они угостят меня «Ани»? — мелькнула в голове шкодливая подобострастная каламбуринка. — Иначе зачем было вызывать именно в такой момент?»

Позже я не раз поднимал чарку вместе с Вячеславом Ервандовичем, говорю же, он меня выделял особо. Но тогда мы втроем впервые чокнулись широкими рюмками из германского хрусталя.

Мой шеф очень тепло и сердечно начал рассказывать другу о том, какой я молодец, почти что тассовское приобретение последнего времени. Мне даже было неловко слышать все это насчет собственной персоны. Поэтому я улучил момент и довольно ловко перевел разговор на творчество Юлиана Семенова, которое, смею полагать, знал весьма неплохо.

По существу, он был первым отечественным литератором исключительно западной наступательной ментальности. Киплинг социализма, если так можно выразиться. Кроме того, писатель давал в нашей «Красной звезде» свой роман с продолжением «Приказано выжить». Я в той же газете опубликовал довольно обстоятельный разбор его.

Юлиан, видимо, знал от Ервандовича о моих прибалтийских приключениях и полюбопытствовал, что собой представляет литовский деятель культуры и политик Витаутас Ландсбергис. Это наверняка был профессиональный интерес маститого литератора. Возможно, он даже собирался что-то писать на болезненную тогда прибалтийскую тему.