Вятская тетрадь

— Хорошо ты выражовываешься, — ехидно сказала Ирина. — Этому лысому всего двадцать восемь лет, и он уже доцент. Посмотрим, будешь ли ты хотя бы кандидатом в двадцать восемь.

— Принципиально не буду. Этих кандидатов, извини, как нерезаных собак…

— Или ты будешь говорить нормально, или мы видимся последний раз. Перед тем как говорить, надо ду-мать!

Я постучал себя по лбу:

— Думай, голова, думай, к зиме шапку куплю.

С этим лысым у меня была схватка на даче Ирины, умственная схватка, в физической ему нечего было делать. Мы были вывезены помочь на даче. Там он сразу ушел в глубь комнаты и переоделся в рабочее, из чего и дурак умозаключил бы, что здесь он далеко не впервые. Мне, с моей одеждой, можно было не переодеваться. Ирина, веселая от ранней весны, свежего воздуха, порхала как бабочка. Надела какой-то балахон. «Только не ссориться, мальчики!» «Мальчики» переглянулись. Я-то еще, да и то с натяжкой, подходил под мальчика, а доцент? Молча мы таскали старые доски, разбирали какой-то сарай, работа пыльная, но не тяжелая. Доцент извелся от молчания и первый, первый, это льстило мне, предложил перекурить.

— Устал, — примирительно сказал он. — А вы, говорила Ирина, прошли трудовую школу?

— Прошел. Ну что, покурили?

И снова мы запряглись. Уже Ирина, жалея доцента, велела нам отдыхать. При ней я разговорился, да еще и Любовь Борисовна явилась с сумками. Разговорился о том, что в пословицах о труде сказался противоречивый, хитроватый характер русских.

— Нет ни одной пословицы, славящей труд. Может, только эта: «Бог труды любит», но она может быть извлеченной из проповеди, или: «Без труда не вытащишь рыбку из пруда», но ведь рыбка-то для своего удовольствия, для еды. А вообще, даже включая и новые: «От трудов праведных не построишь палат каменных», «С работы не будешь богат, будешь горбат»…

— Значит, — обрадовался доцент случаю поддеть меня, — пословицы как раз толкают к нечестному труду, как же нравственность народа?

— Или нынешние: «Пусть работает трактор, он железный», «Лучше плохо отдыхать, чем хорошо работать», «Если хочется работать, ляг, поспи, это пройдет», «Работа не что-нибудь, век простоит», «Работа не Алитет, в горы не уйдет»…

— Вот это все и доказывает! — радостно заключил доцент. — Это вековая лень, нежелание трудиться, странно будет, если вы не скажете это публично. Лекарство горько, но это лекарство, я вам запишу потом, как это будет по-латыни.

— Юра, нам преподают латынь, — мягко заметила Ирина, — его хвалили, — сказала она обо мне как о постороннем. Она была довольна, что спор идет без обид.

— Нет уж, позвольте, — не дал я ей остаться спокойной, — странно это слышать, вы будто не русский.

— Национальность ничего не доказывает, — вежливо сказал доцент Юра. — Кто живет без печали и гнева, тот, как известно, «не любит Отчизны своей».

— «Труд этот, Ваня, был страшно громаден» — это тоже Некрасов, — отбился я.

— Чтецы-декламаторы, — восхищенно заметила Любовь Борисовна.

— Но Некрасова современная молодежь знает мало. Ушел тот быт, ушел и поэт.

Я взмахнул рукой и воздуха набрал.

— Ой, не надо! — закричала Ирина. — Ой, не надо. Люблю, люблю, люблю, люблю Некрасова!

— Но о работе я договорю, — упрямо сказал я. — Значит, вам не повезло, а я столько раз в жизни видел работу, которая вовсе не из-за денег, не из-за голода. Вот в армии. Солдат спит — служба идет. Сыт, обут. Но сколько раз были моменты: уголь, цемент, дрова — ночи напролет, энергия такая и удаль и все такое, отчего?

— Ну просто друг перед другом, — снисходительно молвил доцент.

— Да перед кем там, все в зеленом? Ну, до армии, на комбайне, тоже чуть не сутками. Чтоб не уснуть или чтоб от усталости не упасть с «хедера», привязывались ремнями.

— Сезон, заработок, — заметил доцент.

— Вы и про сенокос скажете — не упустить время. Да, можно сказать. Но когда идет туча, тут азарт, тут небо подстегивает, и никогда не было, чтоб не успевали.

— Но это лишний опыт для вашей будущей жизни. Ведь вы не остановитесь на вузовском дипломе? — спросил, сбивая с меня превосходство в физических трудах, доцент.

— Или ремонт тракторов, — я не мог остыть, с такой радостью вспомнились наши дымные мастерские. — О, я тогда схлопотал выговор, лозунг написал: «Трактор без кувалды не соберешь», хоть и правда, а начальству обидно — технический прогресс подковырнул. Какие уж там заработки, вот вы говорите, из-за денег, нам сверхурочные не платили, слова такого не знали…

— Профсоюз плохо работал.

— Какой профсоюз — весна приближалась. Ни запчастей, ни железа, холодище! На улице женщины работали, кирпичи грели в костре и потом на спину подвязывали, чтоб поясницу сохранить.

— Прямо блокада какая-то, — засмеялась Любовь Борисовна. — Вы с какого года?

— Привязывали! Врать-то мне какой резон? Вот вы вставили шпильку, что мне это в городе не нужно, сено, мол, это ваше. Еще, думаете, про навоз, мол, заговорит…

— Ну да, ну да, — сводил на шутку доцент, — «но хлеб, который жрете вы, ведь мы его, того-с, навозом», так?

— Да-да, уж точно, «они бы вилами пришли вас заколоть за каждый крик ваш, брошенный в меня!»