Вязь (СИ)

Ведьма собрала грязное постельное белье, но прежде уборки жгла сухоцветы и травы: полынь, чтобы предки защищали ее дом и очистили от черни; незабудки, чтобы ее сердце помнило старые травмы; ваточник сирийский для отвода беды. Когда все жилище погрузилось в легкий туман, Верона успокоилась и отправилась разливать отвары для Исмаила.

— Так, я… Закончил, — ознаменовал он свое присутствие за спиной у Вероны, которая размешивала половником теплую жижу в кастрюльке. Только тогда ведьма вспомнила, что не позаботилась о чистой одежде для незваного гостя! Тот стоял в дверях кухни, как неприкаянный, в одном полотенце, смущенно улыбаясь. Нужно сказать, конечно, что в чистоте стесняться Исмаилу было нечего. Смыв толстую корку грязи и избавившись от измятой одежды, он явил себя ладно сложенным молодым мужчиной, лет тридцати с небольшим. Восточного в его внешности на деле оказалось несколько меньше, чем в имени. Особенные глаза, что-то еле уловимое в чертах лица, яркий контраст темного и светлого по-прежнему выдавали в Исмаиле кавказскую кровь, — но хватало и привычного глазу: розовая кожа, высокий лоб, заостренный нос и грубоватые скулы говорили о примеси родного, славянского. За исключением нескольких больших синяков на плечах и боку, болячек на стертых руках и локтях да печати смертельной усталости на лице, гость выглядел ухоженно и почти живо.

— Чистое тело — здоровый дух, — улыбнулась Верона, хитро сощурившись на Исмаила. Какое-то время она все еще искала в нем признаки, что могли бы указать на одержимость, страсть или зависимость. Но видела только обычное тело. Ни тебе язв, ни следов от игл, ни кровоизлияний или неправильных оттенков на коже.

— А! — опомнилась ведьма и в три прыжка ускользнула под визг грызунов в комнату, чтобы вернуться с большой черной футболкой и спортивными штанами. Она толкнула Исмаила на стул, припечатав сверху одеждой. И пояснила:

— Это чистое, но не мое. Думаю, тебе подойдет. Я потом твое постираю, не переживай. Сейчас будем пить лекарство от головных болей и есть.

Верона исчезла лишь на мгновение, в которое Исмаил не успел бы даже двинуться. А скоро вновь нависала над ним с половником, полным травяного отвара. Металлическое тело едва касалось обрамленных ровной короткой бородой губ.

— Пей!

— Что это? — спросил Исмаил, но выбирать ему было не из чего — пришлось пить. А там и жажда дала о себе знать: отняв половник, гость жадно осушил его в три глотка, после закашлявшись. Утерев рот тыльной стороной ладони, Исмаил вернул посуду Вероне. Та удовлетворенно хмыкнула.

— Обезболивающее. Лечебный отвар. Чтобы голова не болела, Исмаил… Я хочу, чтобы ты был здоровым. Манную кашу будешь?

— Я буду… Думаю.

С любопытством и опаской оглядевшись, Исмаил сообщил, что отойдет одеться и на минуту вновь скрылся в ванной. Футболка сидела на нем в облипку, штаны, к счастью, пришлись по размеру; но гость явно был из тех, кто хорошо выглядит почти в чем угодно. Задумчиво ощупывая ткань и расправляя на одежде складки, он вернулся на место, за стол, где уже ждала полная тарелка горячей и ароматной каши.

— У тебя есть молодой человек? — поинтересовался вдруг Исмаил, сконфуженно хмуря густые вздернутые брови. — В смысле, если это не твоя одежда, то… От меня столько проблем…

Ведьма вжала голову в плечи и, поймав себя на нервном жесте, скрыла его за разминкой для шеи. А бояться было чего! Огромный, здоровый и сильный мужчина зачем-то разведывает обстановку. То ли проверяет, будет ли кому защитить Верону, то ли просто любопытный до неприличия, то ли настолько приличный, что кажется неправильно азартным до знаний. Женщине в зубастом современном мире страшно быть одной. Если у тебя нет мужчины — это твой выбор собственной беспомощности. Значит, тебя можно обижать. Значит, о тебя можно вытереть ноги. Можно не заботиться о твоем комфорте. Не считаться с твоим мнением, ведь плоть всегда побеждает разум. Плоть быстрее реагирует на раздражитель и стирает его с лика мирского.

Молодого человека у Вероны не было. У ведьм вообще редко складывается личная жизнь: так уж суждено. В вечной борьбе с нечистым ты теряешь дух. Ты принадлежишь миру. Это особенный вид сознания — никогда не быть для себя. И Верона являлась той, кто разорвет на себе последнее, а если и его не будет, то скормит себя по кусочку нуждающимся. В ином случае — сгорит от чувства вины.

— Меня есть кому защитить, — Верона стрельнула взглядом на Исмаила, грозно срезав отточенным движением кусочек масла. Желтый уголок упал в кашу и тут же начал плавиться. — Ты мне не мешаешь. Мешал бы — я бы нашла иной способ помочь. Ешь, тебе нужно восстановить силы. А потом расскажешь мне, что с тобой произошло.

Верона расположилась напротив Исмаила за маленьким столом, который едва вмещал на себе трапезу для двоих. Мужчина, казалось, слишком близко сидел, и ведьма откинулась на спинку стула, ворочая в каше ложкой. Ее кусочек масла погиб под тонной белой смерти за долю секунды, и только золотистые разводы напоминали о его существовании.