Вяземская Голгофа

Но старик, казалось, уже слушал не его, а озеро. Вот он принялся выбирать сеть из воды ячею за ячеей, вот блеснула чешуя первой рыбешки.

– Тяни сети! Цепляй крюком! Давай! Помогай! – приговаривал Фадей. – Вспомни о первооткрывателе этих мест, святом апостоле Андрее.

Тащить сеть становилось с каждым мигом всё тяжелее, но Фадей не оставлял усилий, и Тимофей следовал его примеру. Ещё один рывок и ещё. Вот поверхность воды вскипела серебристыми телами. Увидев добычу вблизи поверхности, они удвоили усилия. Лодка накренилась, едва не касаясь воды низким бортом. Наконец живой серебряный поток хлынул через борт в лодку, вернув её в нормальное положение. Тимофей смотрел, как рыба трепещет на смоляном дне. Серебристые длинные трепетные тела, пахнущие ладожской водой, свежестью, свободой. Корюшка!

– Ну, теперь будем сыты! – пробормотал Фадей.

– Уха! – Тимофей сглотнул голодную слюну. – Ещё бы картошки да лаврового листа или хоть сныти нарвать…

– Хорошо ли?

– Хорошо!

– Поди, это лучше, чем с колокольни вниз головой лететь?! Вот так выхожу я на лодчонке в озеро, заброшу невод меж Островами Благодати Господней, как старик из сказки, но вытаскиваю не единую рыбицу, а сонм! Так вот тащишь невод, а он тяжел, словно не рыбой полон, а чистым, ничем не искаженным бессмертием.

– Послушай, старик! Ты научил бы меня молиться, а? Я пробовал сам, но у меня не получается. Понимаешь, я не умею просить. Унизительно как-то…

Тимофей осекся, поймав внимательный взгляд старика. А тот пал на скамью, бросил руки на колени, застыл, словно чудо пред собой узрев.

– Ну что ты видишь? – ощерился Тимофей.

– Гордыньку.

Тимофей с хохотом повалился на дно лодки. Так и лежал навзничь. Облака плыли над его головой, моторчик сбивчиво тарахтел, засыпающая рыба толкалась в бока и в спину. Теперь она и вправду пахла бессмертием. Откуда-то в лодке взялись его видавшая разные мостовые, тележка и утюг. Тимофей дремал и пробуждался, а лодчонка всё шла. Сначала она прыгала по мелкой зыби, потом пошла ровнее, так, словно поверхность воды снова стала гладкой. Тимофей приподнял голову, огляделся. По обеим сторонам протоки плыли незнакомые, совсем пустые берега.

– Куда мы плывем, старик?

– Нам нужна ледяная купель. Вдова генерала ждет нас.

– Это кто ж такая? – встрепенулся Тимофей. – Женщина?

– Вера, – был ответ.

– Как-как? Вера, ты говоришь?

– Да. Этим именем мы окрестили генеральскую вдову. Впрочем, ты называл её Ладой. Но такого имени нет в святцах.

Лодка уткнулась в пологий берег. Тимофей не позволил помогать себе, сам выбрался на камни, сам взобрался на тележку. Но как быть дальше, ведь тропка и узка, и камениста, а тележка его может двигаться только по гладкой поверхности?

– Вера! – прокричал старик, и эхо из глубины острова отозвалось ему.

– Вера! – снова позвал он, и ветви кустов затрепетали, когда она вышла к берегу с высоким посохом в правой руке, всё в той же маске и платке, плотно облегающем голову. В левой руке она несла большую корзину. В неё-то старик и сложил часть улова. Потом Фадей протянул к нему усталые, иссеченные сетью руки.

– Чего тебе? – отшатнулся Тимофей. – Я сам!

Он честно пытался карабкаться по извилистой тропинке, цепляясь за корни сосен. Полировал брюхом и без того гладкие камни, мучительно размышляя о главном: рада ли ему Лада? Ах, зачем старик привез его сюда? Не для того ли, чтоб показать ей, как он ползает по камням, стелется, подобно червю! Он плевался, изрыгал проклятия, махал крюком, когда старик, подняв на остров их обильный улов, вернулся за ним, подобрал с земли, взвалил на плечо. Толстые подошвы стариковских сапог глухо ударяли в присыпанную хвоей землю. Тимофей устал, пришлось угомониться. Лучше глазеть по сторонам, чем бороться с сильным стариком. Рыжая кора и изумрудная хвоя сосен казались ещё ярче на фоне свинцовых вод. Наконец, когда озеро совсем скрылось из вида, они вышли на небольшую, чистую от подлеска поляну. Низкий, способный преградить дорогу разве что зайцам плетень, аккуратно возделанная почва, небольшой амбар на высоких подпорках, бревенчатая пятистенная изба с дощатыми сенями, темная стена елей позади дома – давно утраченные, истертые воспоминания. Морок прошлой жизни. Только тогда, в начале сорок второго, лес и изба утопали в снегах, купались в мертвой тишине. А сейчас он слышит голоса. Один низкий, грудной, произносит слова отрывисто. Другой, нежный, кажущийся совсем юным, девическим, напевает псалом. Тимофей решил выказать покорность – сделать вид, что дремлет под скамьей, там, где оставил его Фадей. И водки не хотелось. Желалось неподвижного покоя. После всех треволнений и тяжких трудов что может быть слаще женских голосов?

* * *

– Они приходят. Две ночи пробыла тут одна, и каждую ночь они приходили, – говорила Лада. – Я уж и приготовлюсь ко сну, и погашу свет и лягу, а всё слышу в сенях шаги.

– Придут ли сегодня? – сомневается Сохви.

– Вряд ли. Нас слишком много! Четверо! Толпа!