ВИЧ-положительная

Как я уже написал, я правда не знаю, что сказать. Для тебя все так хреново обернулось, и ничего уже не исправить… Прости. Не могу сказать, что не знал, как все получится, ведь на самом-то деле я даже об этом не думал. Я просто… не мог поверить. Вот ты ВИЧ-положительная, и все у тебя так хорошо… в отличие от моего отца. Это просто несправедливо.

Ладно, неважно. Меня выгоняют из школы, а ты, скорее всего, переведешься. Прямо трагический финал “Гамлета” — помнишь, мы с тобой на литературе обсуждали.

Прости еще раз,

Джесс».

33

Наступает пятница, и я не готова. Я три месяца представляла, что буду чувствовать на премьере. Знаю, что это не Бродвей, но мне в первый раз доверили срежиссировать целый мюзикл. По крайней мере, так я себе говорю по пути в школу.

Я делаю глубокий вдох и закидываю рюкзак на плечо. Участники постановки должны заходить в актовый зал через боковую дверь школы. Я подхожу ближе и замедляю шаг. У главного входа собралась огромная толпа. Я еще далеко, и мне не видно всех лиц, но там явно не только родители, слишком много народа.

— Просто не верится, что они все же показывают этот мюзикл, — заявляет какая-то женщина. Она практически кричит — так громко, что ее голос разносится над гулом толпы. — «Богема» с самого начала была совершенно неподходящим выбором, но теперь еще и ВИЧ-инфицированный режиссер. Они нам хотят что-то сказать?

Живот сводит. Нет. Я не могу. Этого не должно происходить. Не в наше время, не в этой школе.

Я залетаю в боковую дверь и, не поднимая головы, пробираюсь в конец коридора. Лучше всего спрятаться в кладовке с реквизитом. Все, что нам нужно, уже на сцене, так что там меня никто не потревожит. Я стрелой мчусь к кладовке, приоткрываю дверь и проскальзываю внутрь.

Мимо торопливо кто-то шаркает, и я затаиваюсь еще глубже внутри. Дверь не запирается, но здесь достаточно места, чтобы укрыться от любопытных глаз.

— Там некоторые возмущаются по поводу Симоны, — звучит голос совсем близко. Кажется, это Кэти, новая ведущая машинистка сцены. — Не знаю, стоит ли кому-нибудь из нас встать к дверям и проверять билеты. Они там совсем с ума посходили.

— Хотя бы не дерутся? — Это Палумбо. Его низкий, мягкий голос всегда напоминает мне мистера Фини из сериала «Парень познает мир», но сейчас в нем слышны нотки беспокойства. Представить не могу, как он со всем этим справляется, особенно с тех пор, как перестал разговаривать с мисс Клейн.

— По-моему, нет, — отвечает Кэти. — Это было бы уж слишком.

— Я еще никогда ничего подобного не видел, — признается Палумбо. Потом спохватывается. — Слушай, иди найди мисс Клейн и скажи ей, чтобы она попросила учителей-волонтеров встать у дверей и раздавать брошюры. А я постараюсь успокоить толпу.

— Хорошо, — говорит Кэти. — Мы как там, успеваем начать вовремя?

— Должны успеть, — подтверждает он. — Ты Симону видела?

Я крепко сжимаю ручку двери. Говорить сейчас с Палумбо я точно не смогу. Прошлый раз дался мне тяжело, причем это едва ли можно было назвать разговором.

Я вздыхаю, оглядываясь по сторонам. В кладовке полно разных шляп. Ближе всего ко мне висят свадебная фата и ковбойская шляпа, розовая и блестящая. Оставшееся пространство заполняют груды полуоткрытых коробок.

— Пойду поищу ее, — говорит Палумбо. — Если придется, начнем без нее, хотя это, конечно, будет неправильно. Ты точно видела, как она зашла?

— Точно, точно, — отвечает Кэти. — Она прям мимо меня прошла и ничего не сказала.

Черт. Видимо, не так уж незаметно я пробралась.

— Хорошо, — говорит Палумбо. — Пойду посмотрю.

Знаю, я его подвожу. Палумбо выбрал меня режиссером, потому что поверил в меня. Ребята часами зубрили слова и разучивали песни, красили декорации и запоминали, куда раскладывать реквизит, пока на сцене гаснет свет. Эта постановка — результат упорного труда огромного количества разных людей, включая Палумбо. Я просто не могу его бросить.

А еще не могу подвести себя, девчонку, которая хотела когда-нибудь поставить «Короля Льва» или «Призрака оперы», чьей самой заветной мечтой было срежиссировать постановку «Гамильтона». Я никогда этого не добьюсь, если буду прятаться. Я даже не могу избавиться от мысли, которой так долго и успешно избегала, — что моя мама бы во мне разочаровалась. Она не успела меня узнать, но почему-то мне кажется, что она бы во мне разочаровалась, если бы узнала, что я отсиживаюсь в кладовке.

Я бы сама в себе разочаровалась.

Кто-то стучит в дверь. Я замираю. Значит, думают, что тут кто-то есть. Иначе зачем стучать? Это же гребаная кладовка.