Видение невидения

Очень часто Евангельские изречения смягчают и упрощают, понимая их не буквально, а в переносном смысле; устраняют их противоречивость, но тогда и их религиозный и религиозно-онтологический смысл. Потому что сама вера противоречива для разума: для воли — соблазн, для разума — безумие (<ср.> 1 Кор. 1, 23). Например, в первом блаженстве нищета духом сказана именно в прямом смысле: когда я лишусь самого высокого, что имею, не только душевного, но и духовного, тогда Бог дает мне еще более высокое — Себя Самого. Но человек сознательно или бессознательно желает свой разум поставить выше Бога и контролирует веру разумом. Тогда исключает то, чего разум не может понять, для этого же и из онтологии исключает противоречие, строит онтологию на основе законов тожества, противоречия и исключенного третьего. Но это — античная онтология, основу Евангельской онтологии надо искать в самом Евангелии: Слово, ставшее плотью, то есть вочеловечение Бога, это уже противоречие; если я боюсь противоречия, то я должен отвергнуть Евангелие. Поэтому апостол Павел и говорит: «Ибо слово о кресте для погибающих есть безумие, а для нас спасаемых — сила Божья. Ибо написано: "погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну". <...> ...безумное Божие мудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков... Бог избрал безумное мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значущее избрал Бог, чтобы упразднить значущее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (<Ср> 1 Кор. 1, 18-19, 25, 27-29). Предпоследняя фраза в переводе смягчена; точно: «несуществующее избрал Бог, чтобы упразднить существующее». И дальше в том же послании: «если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 18—19). И слова апостола Павла нельзя понимать в нравственном или переносном смысле, но в религиозном, причем религиозно-онтологическом. Они тоже говорят об онтологичности и актуальности знания, понимания или видения в видении меня Богом и о ноуменальной противоречивости моего видения: как мое видение, как мое естественное состояние, в котором я утверждаюсь, оно уже невидение.

Я говорил здесь об онтологичности изречения <Ин.> 9, 39 <1>, об онтологичности видения. Но это изречение эсхатологическое, и мой уверенный в себе, самолюбивый разум смущается и соблазняется словом «чтобы»: чтобы видящие стали слепы. Ведь слепота — это гибель, а Христос пришел не погублять души человеческие, но спасать (Лк. 9, 56). О эсхатологии я буду говорить дальше, пока же только замечу, во-первых, что Христос для того и пришел в мир, чтобы освободить меня от естественной детерминированности, то есть от детерминизма естественным, которое в грехе стало злом, а значит, и от детерминированности моего видения. Ведь видение, взгляд — это и есть я, мой сокровенный сердца человек. Во-вторых, Божий суд — не человеческий. Чтобы отказаться от человеческих пониманий суда, требуется полное преобразование всего строя души, не нравственное преобразование, а онтологическое: религиозно-онтологическое. Для моего ума, для моей воли это новое понимание — видение всегда будет камнем преткновения: соблазном и безумием. Безумие — совмещение предопределения (V) с моей ответственностью и виной: «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36); безумно понимание суда одновременно как уже совершенного от века (V), совершающегося сейчас (I), (VI) и в то же время грядущего — будущего суда (Мф. 12, 36) (VII). Наконец, безумно понимать суд как свет, пришедший в мир (VI), — «Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1, 9). Но «безумное Божие мудрее человеков».