Видение невидения

Моей самолюбивой воле, моему сентиментальному чувству безумное Божие кажется жестоким. Потому что мой разум не может понять бесконечной ответственности, подаренной мне Богом, которая в грехе стала виной без вины; моя воля не принимает ее и отвергает Божественное mysterium tremendum. Но ведь есть же какое-то непонятное, необъяснимое ноуменальное невидение, ноуменальная сонливость. Сколько раз говорит Христос Своим ученикам — тем, которых Он Сам избрал от мира: «неужели и вы еще не разумеете?» (Мф. 15, 16). «Неужели и вы так непонятливы?» (Мк. 7, 18). «Еще ли не понимаете и не разумеете? еще ли окаменено у вас сердце?» (Мк. 8, 17). Наконец в Гефсимании, уже идя на крест, Он «начал ужасаться и тосковать. И сказал им: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте» (Мк. 14, 33 — 34). А они трижды засыпали: «ибо глаза у них отяжелели; и они не знали, что Ему отвечать. И приходит в третий раз и говорит им: вы все еще спите и почиваете? Кончено, пришел час...» (Мк. 14, 40 — 41). И когда мой час приходил, я спал и почивал; и мое сердце окаменено было, и мои глаза отяжелели. Это уже не малодушие, а какая-то бесовская активность малодушия и неверия, бесовское окаменение сердца, бесовское невидение. Страшное для моей сентиментальной чувствительности «чтобы»: чтобы видящие стали слепы — это страшность самой жизни, страшность меня самого, страшность греха, а за этим — непонятное для моего самоуверенного самолюбивого разума величие Божественного mysterium tremendum.

Видение — вера, невидение — неверие. С невидением связан страх. Поэтому так часто Христос говорит Своим ученикам: «что вы так боязливы, маловерные?» (Мф. 8, 26). «Что вы так боязливы? как у вас нет веры?» (Мк. 4, 40). Апостолу Петру, когда он испугался и стал тонуть: «маловерный! зачем ты усумнился?» (Мф. 14, 31). Начальнику синагоги: «не бойся, только веруй» (Мк. 5, 36).

Ноуменальная жестокость, ноуменальная слепота и сонливость — невидение и маловерие, страх — все три соединены. И для моего самоуверенного разума, для моей самолюбивой воли, для моей сентиментально-чувствительной души слова Христа: чтобы они стали слепы — останутся жестокими.

Эту ноуменальную жестокость, слепоту и страх я вижу в опустошенности чужого, невидящего взгляда, он все время стоит передо мною, не оставляет меня. Это уже не моя опустошенность, а сама опустошенность, опустошающая меня, сама слепота, ослепляющая меня. И в смятении своем говорю: отлучен я от очей Твоих. Услышь, Господи, голос молитвы моей (Пс. 60, 2).

7

Передо мною Божественное mysterium tremendum. Оно было, есть и будет. Для Бога же — сейчас. И для меня сейчас: в грехе, в сокрушении духа, в опустошенности, в отчаянии и безнадежности, в вопле, в слышании своего вопля, в покаянии и обращении. В пронзении моей души, в пронзении души Богочеловека я участник Его mysterium tremendum. В Боге оно сейчас и как бывшее, и как настоящее, и как будущее, и как завершившееся. Для меня во времени оно продолжается. Для меня в пронзении моей души оно сейчас; оно стоит передо мною как прошлое, настоящее, будущее, и я в нем — в том, которое стоит передо мною: то, что я вижу перед собою, то, что стоит передо мною, именно в нем я, и мой сокровенный сердца человек, и я сам — грешник, упорствующий в своем грехе, и грешник, кающийся в сокрушении духа.

Я созерцатель: созерцаю великое и страшное, блаженное Божественное mysterium tremendum; созерцаю в страхе и трепете, в удивлении и радости. Я участник — участник Его великого mysterium tremendum. Я в нем, его участник, и я, находящийся в нем, созерцаю его: изнутри в видении своего видения в видении Богом моего видения; и извне, извергнутый из уст Его, в мерзости запустения, в геенне огненной, в бесовском ничто — μη ον, и уже ничего не вижу. Тогда воплю и Бог дает мне услышать мой вопль, увидеть мое невидение и в видении моего невидения увидеть мое видение. Я вижу свое невидение в видении Богом моего невидения и вижу свое видение в видении Богом моего видения. Между ними — мерзость запустения, геенна огненная, извержение из уст Его.

Я созерцаю то, участником чего одновременно и являюсь, то, в чем я нахожусь; это и есть видение видения, и я одновременно и внутри и вне.

Если я одновременно и участник, и созерцатель, и созерцатель своего участия, то жизнь и мир нельзя понимать в субъект-объектном отношении: мир — не только вне меня; он сразу же и вне меня, и во мне, и я в нем. И второе: отпадает античное представление космоса как благоустроенного мира. Грех уже вошел в мир, тогда нарушил непосредственное, наивное благоустройство невинного мира: он уже не благоустроен; и еще не благоустроен. Сейчас хозяин его, как сказал Христос, дьявол.

Евангелие даст новое понимание жизни и мира. В Евангельском понимании слово мир четырехзначно. Четыре значения слова мир, несовместные для разума, вера, и в вере мой сокровенный сердца человек, отожествляет: