Видимо-невидимо

В четыре руки они быстро закончили дело. Матильда ликовала: пригодилась шаль, как нельзя более к случаю оказались ее туфли на высокой шнуровке, она снова встала рядом с ним и поддержала его дело. Что со мной, сердце моё, спрашивала она – и сердце учащало радостный пульс. А он смотрел на нее веселыми глазами, выглядывая из-за бронзовых складок, удерживал ее руки в своих, передавая концы шали, спрашивал, не боится ли она. Нет, отвечала Матильда, нет! Бесшабашное веселье захлестнуло ее. Что это, спрашивала она, и сердце билось сильнее.

Они закончили как раз к перерыву между номерами фейерверка. Совсем немного пришлось подождать. Наконец грохот стих, вспышки в небе остыли и погасли, на крыше ратуши возобновилась невидимая суета.

– Эге-гей! – закричал Видаль с постамента.

– Эге-ге-гей! – вторила ему Матильда во всю мочь тренированных легких.

– Эгей! Эгей! – Видаль размахивал подожженным шнуром.

– Как – уже? – испугалась Матильда.

– Нет, это чтобы напугать. Настоящий – потом.

– Эге-гей!

– Добрые граждане Суматохи! – крикнул Видаль, когда толпа на площади разобралась, куда смотреть и кого слушать. – Спасибо вам за этот памятник, но я сейчас его к чертям разнесу на куски. Я не шучу.

Музыка оборвалась. Толпа отступала от памятника сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Все сложилось благополучно: памятник стоял над лестницей, на краю площади, поэтому большинство людей устремилось в противоположную сторону, а там площадь открывалась в три широкие улицы. Самые смелые и любопытные попрятались в арки и парадные.

Видаль спрыгнул вниз, затем, протянув руки, принял в них Матильду, нарочно скользнувшую губами по небритой щеке.

– Вы умеете бегать быстро? – спросил он, улыбаясь, но с серьезными глазами.

– Еще как! – воскликнула Матильда. Все тело ее мелко дрожало, дрожали пальцы и губы, но она сказала с лукавой улыбкой: – У сестер Лафлин нам будут рады. Вы любите шоколад?

Он не ответил, просто поднес горящий фитиль к другому – настоящему, ведущему к укутанным кашемировой шалью динамитным патронам. Нахлобучил на голову шляпу, подхватил куртку, взял Матильду за руку. Они вдвоем перешагнули кованую низенькую ограду и пустились бежать, не разнимая рук, в кондитерскую. Птица летела над ними с громким радостным граем.

На крыше ратуши не разобрались, что происходит, или просто не успели потушить запалы. Когда грохнул взрыв, выбивший стекла в окнах кондитерской и других заведений, помещавшихся вокруг площади, и обломки памятника, взлетев, покатились по ступеням, небо окрасилось разноцветными вспышками, следовавшими одна за другой. Разлетались причудливыми цветами, созвездиями и плюмажами яркие искры, сыпался с неба золотой дождь.

Видаль и Матильды вышли из-за стены и встали в пустом проеме окна, все еще держась за руки.

– А ты ведь мог просто убрать его… как волну. Да?

– Это было бы неправильно, – сказал Видаль. – Правильно – вот так.

И Матильда сильнее сжала его руку, соглашаясь.

Спаси меня

– Сколько же у тебя одежды, – сказал он утром. Матильда приподнялась на локте и окинула спальню удивленным взглядом.

– В самом деле!

Траурное платье цвета персидского индиго валялось на полу с нелепо раскинутыми рукавами. Вокруг и поверх него в самых драматических позах громоздились шесть крахмальных юбок, распахнутый корсет выставил напоказ льняное нутро, сорочка и кофточка словно бы прильнули друг к другу в смятении, чулки перевились с подвязками, панталоны распластались по ковру, как будто застыли в испуганном прыжке.

– Не представляю, как я с этим справился.

– Я тебе помогала, но это между прочим. Решительная победа осталась за тобой. Но ты представь, что я надела всё это на себя не далее как за час…

– И ты позволила мне на это покуситься?

Матильда засмеялась.

– Ты как будто в первый раз… – и прикусила губу. Видаль насупился.

– Как будто в первый раз видишь столько белья, – поправилась Матильда.

– Таких дам раздевать не приходилось… – и с вызовом добавил: – Видишь ли, я из простых.

Матильда прищурилась недоверчиво, но ничего не сказала, а он на нее не смотрел.

– Милый, я не дама. Я актриса, певичка, я всего лишь примадонна здешней оперы, но до сестер Лафлин мне как до неба. Хотя нет, значительно дальше. А это всё – просто куплено за деньги. Но я не дама, запомни и не называй меня так.

– Почему?

– Потому что тебе это не нравится, – снова засмеялась Матильда. – И потому что я не дама.

Видаль схватил в руки ее всю, прижал к себе и сам прижался к ней, втиснул лицо ей в волосы, сильно вдохнул ее запах.

– Ты странно пахнешь. Как будто издалека. Далеко-далеко. И это так хорошо, что ты не дама!

И Матильда засмеялась еще раз:

– О нет, мой прекрасный Видаль, лучше бы я была дамой, но об этом – еще не теперь.

– Не теперь, – согласился он и забыл об этом сразу.